Елизавета I - Маргарет Джордж
– Когда вам время рожать? – спросила я.
– Вчера, – ответила она и засмеялась. – Но ребенок что-то не спешит на свет.
– Вам не следует выходить из дому, – покачала я головой.
– Когда начнутся схватки, я поспешу домой. Это мой четвертый раз.
– Тогда позвольте я вам помогу. Просите у меня быстрее, с чем пришли, а потом я отправлю вас домой.
К потрясению моему, она распростерлась на полу у моих ног.
– Фрэнсис! – воскликнула я. – Вы с ума сошли!
Она приподнялась:
– Я готова на все. Я готова пожертвовать этим ребенком, я готова ползать перед вами. Пощадите моего мужа! Если его не станет, я не смогу жить без него, я не смогу сделать ни единого вздоха! – Она разрыдалась. – Если ему вынесут смертный приговор, я и часа после этого не проживу!
– Фрэнсис, – произнесла я так мягко, как только могла, – вам прекрасно известно, что он сделал. Это чудовищно. Закон не позволяет оставить ему жизнь.
– Его ввели в заблуждение! Он не знал!
– Увы, все он прекрасно знал. Его предупреждали, и неоднократно. Никто не может этого отрицать. Если бы это было возможно!
Она снова повалилась на пол и, обхватив голову руками, разрыдалась. Я наклонилась и обняла ее.
– Фрэнсис, Фрэнсис, – сказала я, – это трагедия для Англии.
– Это трагедия для меня, – прорыдала она. – Англия как-нибудь переживет. Для нее эта трагедия не первая и не последняя. А я не переживу.
– Вы не можете этого знать.
Ни один из ее мужей, при всей их славе, не стоил простой любящей женщины. Себя – или честь – они любили больше.
– Мы должны мужаться. Часто именно женщины демонстрируют самую поразительную стойкость и мужество.
Да пошлет ей судьба еще одного мужа, на этот раз ей под стать.
– Как скажете. – Фрэнсис отстранилась, она уже замкнулась. – Так, значит, вы не спасете его? Вы, перед которой он преклонялся, которую обожествлял?
– А потом попытался схватить и низложить меня? – спросила я. – Как человек я могла бы закрыть на это глаза. Но как королева не могу, и я ему об этом говорила. Еще давным-давно.
Она утерла слезы тыльной стороной ладони.
– Тогда я пойду.
– Да пребудет с вами милость Божья, – только и могла сказать я.
Ей понадобится Его утешающая рука.
– Раз уж вы мне в вашей милости отказали, придется довольствоваться Божьей, – бросила она в ответ.
– Божья милость – не то, чем довольствуются. Не оскорбляйте Его. Он вам понадобится.
Через одиннадцать дней после восстания, 19 февраля, Эссекс и Саутгемптон предстали перед судом. Я не присутствовала. Но получила исчерпывающий отчет от всех участников.
В ближнем конце холла, рядом с каменной лестницей, ведущей в капеллу Святого Стефана, под балдахином, должен был сидеть председатель лорд Бакхерст, представлявший меня на процессе. Перед ним располагались места восьми судей – возглавлял их лорд – главный судья Попхем. Лицом к ним сидели советники королевы, юристы, выступающие в качестве обвинителей. Генеральный прокурор сэр Эдвард Кок; генеральный стряпчий Томас Флеминг; королевский сержант Кристофер Йелвертон, рекордер Лондона; два сержанта и Фрэнсис Бэкон.
По обе стороны от них восседали двадцать пять пэров, которым предстояло исполнять роль присяжных. В дальнем конце находилась длинная перегородка, призванная отделить зрителей от участников процесса.
В зал в сопровождении семи приставов и сорока гвардейцев Рэли во главе с ним самим вошел Бакхерст. Констебль Тауэра привез узников на заседание суда на лодке и должен был ввести их в зал в девять часов. Первым вошел начальник стражи Тауэра, неся в руках палаческий топор острием в сторону, за ним – Эссекс, с ног до головы облаченный в черное, и Саутгемптон в пышной мантии. Они заняли свои места посреди зала, лицом к судьям.
Началась перекличка присяжных, и они по очереди отзывались. Затем все уселись.
Были зачитаны обвинения – подготовка заговора с целью лишить королеву короны и жизни, лишение свободы государственных советников, подстрекательство народа к мятежу и сопротивление аресту, – в каковых оба объявили себя невиновными. Затем сержант Йелвертон открыл прения, обвинив узников в измене столь же гнусной, как заговор Катилины в древнем Риме. Следом речь взял генеральный прокурор Кок, напомнив присяжным о том, что вооруженное сопротивление королевской власти уже само по себе является государственной изменой; доказывать наличие умысла при этом нет необходимости. «Более того, – заявил он, – план Эссекса созвать парламент был подрывным, и что же за кровавый парламент это был бы, где милорд Эссекс, который теперь стоит перед нами во всем черном, облачился бы в кровавую мантию!»
Затем начали вызывать свидетелей. Первым дал показания Генри Уиддингтон, описав события утра 8 февраля в Эссекс-хаусе. Потом его место занял лорд – главный судья Попхем и под присягой поведал о том, как с ним обошлись, когда он с его комиссией явился к Эссексу с Большой печатью. Граф Вустер дополнил его рассказ подробностями. Рэли рассказал о своем разговоре с Горджесом и его словах «Кажется, сегодня вы умоетесь кровью».
Сам сэр Горджес поведал о собраниях в Друри-хаусе, где заговорщики планировали переворот, после чего заявил, что в день мятежа убеждал Эссекса подчиниться королеве.
Эссекс попросил позволения задать ему вопрос и получил таковое. Эссекс предупредил Горджеса, чтобы тот отвечал правдиво.
– Вправду ли вы посоветовали мне сдаться?
– Кажется, так, милорд, – только и нашелся что ответить Горджес.
– Сейчас не время отвечать «кажется, так», – едва не завопил Эссекс, – вы не могли этого забыть!
Саутгемптон, второй обвиняемый, поднялся, чтобы защищать себя. Выглядело это зрелище жалко. Сначала он сказал, что, хотя он и строил планы захватить двор и Сити, эти планы ни к чему не привели, следовательно, он невиновен. Также он сказал, что когда в то воскресенье утром направлялся в Эссекс-хаус, то ни малейшего понятия не имел о воинственных намерениях Эссекса. Более того, он не слышал, что глашатай в Лондоне объявил их изменниками, и за целый день ни разу не обнажил шпагу.
– Милорд, вас видели с пистолетом, – заметил Кок.
– А, это! – отмахнулся Саутгемптон. – Я отобрал его у одного малого на улице, к тому же он был сломан.
– Вы провели в Сити в обществе Эссекса целый день. Если вы были не согласны с его целями, у вас была масса возможностей покинуть его.
– Любовь к нему не позволила мне этого сделать, – произнес Саутгемптон печально. – Я жертва.
В качестве дальнейших улик суд представил письменные признания Дэнверса, Ратленда, Сэндиса, Монтигла и Кристофера Блаунта. Последний заявил: «Если мы не достигли своих целей, нам следовало,
