У чужих людей - Сегал Лора
Вечером, когда все ушли, мама открыла чемодан. Она привезла из дома кое-какие мои вещички, в том числе куклу Герду. Во лбу у куклы зияла дырка: на германской границе таможенники, искавшие контрабанду, проткнули ей голову. Отдельная коробка конфет предназначалась моей маленькой подружке Хелене Рубичек.
— А-а, ей, — протянула я. — Она теперь даже в школу не ходит.
— Это верно, — вставила миссис Левин. — Миссис Розен уже не могла держать ее у себя. Девочка сейчас у других людей.
— И где она? — спросила я, недовольно хмурясь, потому что у меня перед глазами мгновенно возникла картинка: малышка Хелена беспомощно дергается на столбе между небом и землей.
— Сейчас не припомню, — ответила миссис Левин, — кажется, ее отправили в другой город.
И я выкинула Хелену из головы.
* * *Мои родители прожили у Левинов три дня, а на четвертое утро уехали на юг, где их ждала первая работа в английском доме. Мистер Левин отвез их на вокзал. Помню, как они, уже в пальто, стояли у входной двери.
— Иди же, попрощайся как следует с папой и мамой, — позвала меня миссис Левин, но я как сидела на ступеньке посреди лестницы, так и не двинулась с места. Я не соображала, что делать с собой: обвив рукой перила, мотала головой в разные стороны.
В Ливерпуле я прожила до лета. Мне кажется, что в эмоциональном плане после приезда родителей жить в доме Левинов мне стало гораздо легче. Я мало что могу вспомнить.
Энни напрочь забыла про полкроны, которые получила от меня взаймы. Я внимательно наблюдала за ней. Она непринужденно и беспечно болтала со мной, весело смеялась, а о том, что должна мне два шиллинга и шесть пенсов, явно и думать забыла. Напомнить ей у меня не хватало духу, но я не переставала надеяться, что однажды она вспомнит про долг и вернет деньги. В моем сознании эта надежда навсегда слилась с образом Энни, наряду с забавно вздернутым носом и теплой хваткой ладонью, которая мотала моей рукой во время наших прогулок по парку. Энни мне нравилась, несмотря ни на что.
Я по-прежнему любила миссис Левин, когда она смотрела не на меня. Но я уже не надеялась с ней сблизиться. Она обращалась ко мне с одними теми же словами, а я отвечала одним и тем же тоном; в нашем общении было что-то ритуальное. Если я праздно сидела у камина, она обыкновенно говорила:
— Неужели тебе не хочется написать письмо родителям?
— Что-то настроения нет, — отвечала я.
— Боже мой, — сетовала она, — в жизни не видела, чтобы ребенок готов был целыми днями валандаться без дела.
— Я не валандаюсь без дела, — возражала я. — Я смотрю на огонь.
— На все готов ответ, — сетовала миссис Левин, и тут вступала Сара:
— Перестань, мама. Оставь ее в покое.
Размышления о Саре я откладывала до позднего вечера и, только уже нырнув в постель, давала волю воображению: придумывала самые невероятные ситуации, обращенные ко мне речи Сары, собственные поражающие глубиной соображения и возбуждалась настолько, что не могла заснуть. В конце концов из эпизодов моей жизни в разных семьях сложилась многосерийная сага, которую я пронесла сквозь годы. В этом сериале появлялись новые действующие лица, но главной героиней неизменно была бледная девочка с длинными темными волосами и скорбным взглядом. Она часто плакала, людей сторонилась, предпочитая страдать в одиночестве. Я досадовала на себя за то, что днем я совсем другая: всегда стремлюсь туда, где люди, но так и не отучилась подслушивать под дверью, — а вдруг там говорят обо мне? Прежде чем войти в комнату, необходимо было собраться с духом, заготовить какой-нибудь ничтожный предлог или умную фразу, — как будто если просто откроешь дверь и войдешь, наверняка попадешь в дурацкое положение.
Глава четвертая
Иллфорд: супружеская пара
Уже в отрочестве тетя Труди и дядя Ганс показали мне письмо про розу, увенчанную снежной шапочкой, которое я послала им из лагеря в Доверкорте. Я смутилась: значит, они клюнули на мои пропагандистские приемчики. Выяснилось, что они разослали копии письма в комитеты помощи беженцам, и оно так тронуло одно семейство по фамилии Уиллоби, что они решили оплатить моим родителям въезд в Англию по так называемой супружеской визе. (Словами «супружеская пара» условно обозначались муж с женой, которых нанимали в качестве дворецкого и кухарки. В ту пору только виза для прислуги предоставлялась иностранцам без малейшей проволочки, поскольку Англия нуждалась в пополнении стремительно сокращавшегося обслуживающего класса. По стране тогда ходил анекдот про молодую женщину из богатой венской семьи, прибывшую по такой визе в английский дом, владельцев которого она считала своими спасителями. Наутро юная дама, накинув на себя синий крепдешиновый пеньюар с кисточками, спустилась в столовую в половине одиннадцатого, ожидая, что ей подадут завтрак.)
Мое представление о первых месяцах пребывания родителей в Англии сложилось из маминых писем мне в Ливерпуль и ее же рассказов в последующие годы. На юг они ехали целый день. Мистер Уиллоби встретил их в Меллбридже и с вокзала повез в Иллфорд-Виллидж (в графстве Кент). День клонился к вечеру. Небо в той части Англии необъятное. Округлые холмы полого вздымаются. Едва заметные верховые тропы, а также изгороди между полями тонко к любовно, подобно карандашу Сезанна, очерчивают контур владения со всеми его неожиданными извивами. Там и сям виднеются купы старых-престарых вязов. Машина ехала проселочными дорогами. По обеим сторонам тянулись изгороди из лещины. За голыми стволами привольно раскинулась земля. Мама была очарована приютившей ее страной. Свернув в распахнутые ворота, машина покатила по усыпанной гравием дорожке к красивому, благородных пропорций дому, обогнула его, и мистер Уиллоби высадил моих родителей у двери черного хода.
Миссис Уиллоби — она ожидала их на кухне — была очень любезна. Вы, наверно, устали с дороги, сказала она, вам надо отдохнуть. Она велела отцу принести вещи и по вымощенному каменными плитами коридору подвела их к узенькой деревянной лестнице для прислуги; одолев два пролета, они очутились в спаленке под самой крышей. Двери в спаленке не было. Ничего, сказала миссис Уиллоби, завтра Грозманн повесит занавеску. Кусок ткани она найдет, а пока что нужно просто отдыхать, сегодня и думать нечего о работе, но если позже миссис Грозманн вдруг захочет спуститься вниз, миссис Уиллоби покажет ей, где стоит расхожая посуда и в каких чашках подавать хозяйке чай по утрам. Миссис Уиллоби любит, чтобы его приносили на подносе ровно в семь. Но сейчас не стоит ни о чем беспокоиться, надо разобрать вещи и устроиться на новом месте, как дома. Мама запротестовала: она сейчас же пойдет в кухню вместе с миссис Уиллоби.
Из-за хозяйского плеча она заглядывала в шкафы с посудой, в кладовки, в чуланчики с метлами и вениками, в посудомоечную и буфетную, где полки ломились от еды. Может быть, миссис Грозманн проголодалась и не прочь слегка перекусить на ночь? — спросила миссис Уиллоби. Она оставит для них яйцо на кухонном столе. Ну, и раз уж они сюда пришли, она готова показать миссис Грозманн парадную часть дома. Они опять прошли по каменным плитам коридора, миссис Уиллоби отворила затянутую зеленым сукном дверь, и они оказались в зале, где пол был покрыт ковром. Это библиотека, сказала миссис Уиллоби. Какая чудесная комната, восхитилась моя мать и добавила, что у нее есть одна просьба: может быть, миссис Уиллоби посоветует ей какую-нибудь книгу, чтобы она побыстрее овладела английским языком? Нет ли у миссис Уиллоби «Саги о Форсайтах»? Мама читала ее по-немецки, и благодаря знанию сюжета ей будет легче воспринимать английский текст. Нравятся ли миссис Уиллоби книги Голсуорси? Не знаю, есть ли у нас эта книжка, сказала миссис Уиллоби; однако позже мама сама отыскала роман на полках, и ей разрешили его взять, при условии что, прочитав, она сразу поставит его на место.
— Это наша гостиная.
— Ах, рояль! — вырвалось у моей матери. — «Бехштейн», нет?
