Константин Сибирский - Черная тень над моим солнечным завтра
— Три недели ты живешь у нас и все молчишь. Это нехорошо, Айше! Что думаешь ты делать дальше? — спрашивает Ирина.
— Ушла белка. Ушел бурундук. Айше не хочет обратно в тайгу. Страшные охотники поймали отца и брата… Я ждала их целую зиму… Потом пришел голод… Айше хочет убирать эту хижину и готовить чай господину. Ты очень попроси хозяина дома… Он хороший и не захочет прогнать бедную Айше в тайгу… Ей там страшно одной…
— Хорошо, Айше! Я скажу ему…
* * *Айше хозяйничает в квартире Де-Форреста. Сняв с дивана сиденье, она устраивает его на полу, стелет ковры и шкуру медведя, создавая уют в монгольском стиле.
Подойдя к столу, она с благоговением прислушивается к размеренному тиканью часов и, догадливо прикладывает руку к груди.
— В них есть сердце, как и у Айше. Они знают, когда придет хозяин… Когда этот пальчик покажет здесь, тогда придет он… Однако скоро… И девушка расставляет на крышке круглого столика чайный сервиз и бисквиты.
Звонок. Айше, открывая дверь, встречает Де-Форреста радостной улыбкой.
— Айше, одень новое платье, — протягивает он сверток.
Девушка убегает в свою комнату, а Де-Форрест, закуривая. оглядывает приготовленный для чаепития столик.
— Однако она, чего доброго, переделает меня в монгола, — добродушно произносит он.
Проходит минута и Де-Форрест осматривает свою гостью в шелковом кимоно…
— Настоящая японка! — улыбается американец, всматриваясь в светящееся искренней радостью, изумительное лицо.
— Пить чай! — улыбается Айше и протягивает ему чашку дымящегося чая.
— Садись пить чай, Гейша! Понимаешь?
— Я — Айше! — улыбается девушка, усаживаясь на ковер с особенной восточной грацией. Де-Форрест, в свою очередь, предлагает ей чай.
Низко поклонившись и приложив руку к груди, она берет протянутую чашку.
Де-Форрест сидя на корточках с наслаждением пьет крепкий чай и созерцает неподвижно сидящую Айще. Она кажется отлитой из бронзы статуэткой.
— Какая благодарная натура!… Ты знаешь, Айше, я когда-то занимался скульптурой и создам твой образ. Образ монгольской Мадонны. Он будет лучшим подарком, привезенным из этой холодной страны. Я им украшу свою комнату… Ах, да… ты ведь не понимаешь всего… — шепчет Де-Форрест, созерцая широко раскрытые монгольские глаза.
Молчит Айше, будто бронза, принесшая из седины веков смутную загадку Тамерлана.
* * *Рука скульптора с длинными пальцами костяной палочкой сглаживает мягкий воск. С каждым движением все яснее вырисовывается очертание, сидящей на корточках восточной Мадонны.
Айше терпеливо позирует. Охваченный творческим энтузиазмом Де-Форрест посвящает все свободное время этому занятию. Творя, он становится фантастом и мечтателем, Ему кажется, что эта маленькая монгольская маска кинематографическим наплывом затемняет образы женщин; веселых, улыбающихся, серьезных и в слезах — курчавых блондинок, брюнеток…
Де-Форрест долго и неподвижно глядит на пламя камина. В него уходят будто тени прозрачные женские лица и все яснее вырисовывается образ Айше — ее изумительный лоб, черные блестящие косы и агатовые, монгольские глаза…
За окном буря. Грохочет гром.
— Мне страшно! — шепчет Айше, инстинктивно прижимаясь к Де-Форресту.
Они вдвоем смотрят на скульптуру.
— Я украшу ею большую красивую комнату. Тысячи людей будут приходить любоваться тобой, Айше, и я им расскажу историю твоего маленького, забытого племени…
— А… Айше… снова останется в лесу? — испуганно спрашивает девушка.
— Нет, нет… Айше тоже поедет со мной в большую заморскую страну.
Она доверчиво склоняет голову на грудь инженера. Де-Форрест страстно обнимает свою живую монгольскую Мадонну.
34. Испанская серенада
— Я выполнила задание! — рапортует Зеркалова, протягивая чекисту кассету с пленкой.
— Что здесь?
— Заснята рукопись, находящаяся в сейфе «младенца».
— О, наконец! Хорошо! Теперь мы узнаем, что там написано. Нет таких крепостей, которых большевики не могли бы взять! — доволен Арбузов.
— И сейфов, которых не смогла бы открыть наша разведка, — улыбаясь добавляет Зеркалова.
— Хотя особые задания требуют даже некоторых жертв, — двусмысленно ухмыляется Арбузов…
— Раз этого требуют интересы революции — приносятся любые жертвы… Знаешь, товарищ Арбузов… Я не дрогнув послала на расстрел собственного отца.
— За что он впал в немилость?
— Он скрыл, что был белым офицером!
— Молодец Анна! — восхищен Арбузов. — Вот это я понимаю…
Выпьем с тобой. Кстати, мой друг привез прекрасное вино из Испании. Он там руководил революционным движением… — говорит чекист, наливая в рюмки золотистую малагу.
— О, это интересно… Испанцы! Не плохо было бы, что бы они стали одной из наших республик! Тогда бы они показали бой быков и спели серенаду на Красной площади во время первомайского парада.
— Испанскую серенаду? К сожалению, она спета для нас не совсем удачно, — кисло произносит чекист.
— Придет время, мы заполучим и серенаду…
— Вот закончим разгром врагов… На этом можно сделать хорошую карьеру. Мне Петере предлагает поступить в школу иностранной разведки… Ты бы тоже очень подошла потому что знаешь языки. Кроме того у тебя шикарный, заграничный вид… Тогда бы мы поехали за границу для ответственной работы.
— Я напишу об этом Петерсу, — говорит она, чокаясь рюмкой.
— За нашу удачу! — смеется Арбузов.
— Прекрасное вино, — отвечает Анна, — налей еще. У меня сегодня настроение школьницы. Хочется напиться и… наделать глупостей.
Арбузов наливая вино, целует Зеркалову.
* * *Массивные бронзовые часы медленно и торжественно бьют двенадцать. Мак Рэд чем-то удручен. Он взволнованно ходит по кабинету, устланному огромной бурой шкурой. Нервным шагом он задевает шкуру и инженеру кажется, что голова притаившегося медведя глядит на него искрящимися желтыми глазами.
— Где же она может быть? — произносит он наливая из сифона сода-виски. Приподняв голову с пригубленным стаканом, он видит висящие на стене огромные рога оленя.
— Но где же Анна? До сих пор она никогда не приходила так поздно! Может быть, произошел несчастный случай?
Мак Рэд подходит к телефону, но у входной двери раздается звонок. В комнату входит Зеркалова.
— Анна? — удивленно спрашивает он.
— Я знаю… Ты снова со своими правами… Я была на партийном собрании… Ревнуешь? Ха, ха, ха!
— На собрании? Однако, что с тобой, Анна? — разглядывает ее Мак Рэд.
— Ха, ха, ха… — неудержимо смеется она и снимая горностаевый жакет кружится по комнате. — Какой обед нам подавали, каким вином нас угощали! А я пьяна, пьяна… ха, ха, ха, — поет Зеркалова арию из «Периколы». Мак Рэд сосредоточенно молча, наблюдает супругу.
— Ха, ха, ха… милый, ты… дурачок, глупышка… а я пьяна, пьяна… дай я тебя поцелую… в твою глупую мордочку… Да… да… да… а потом я тебя… расстреляю… ха, ха, ха…
— Что с тобой, Анна?
— Xа, ха, ха! — неудержимо смеется она.
35. Сфинкс и потомки Чингизхана
Воодушевленное и сосредоточенное лицо скульптора склонилось над своим произведением.
Легкий ветер, ворвавшись в открытую форточку, волнует ажурные занавеси.
— Ветер с банановым запахом! Запоздавшая сибирская весна приносит такие контрастные и пьянящие запахи, — мечтательно произносит Де-Форрест, взглянув на модель.
Она, сидя на корточках, играет на узенькой туземной мандолине грустную и тихую, как шум степного ковыля, мелодию. Айше подымает лицо. В ее глазах светится любовь нежная и скромная, как черемуха, цветущая за окном.
* * *— Теперь осталось снять с воска формы и отлить бронзу… Нет… бронза дешева… Золото? Банально… Я знал одного дегустатора, он смешивая вина, творил новые чудесные сорта… Я металлург… и создам совершенно новый оригинальный сплав… Но, как назвать скульптурную группу? Ей нужно имя… «Таинственный восток»… нет… это слишком по газетному. «Монгольская Мадонна»… Это старо и неинтересно… но название придет. Оно не может не прийти, — рассуждает в муках творчества Де-Форрест.
* * *В маленькой художественной мастерской, заваленной хламом и гипсовыми формами, бородатый мастер рассказывает Де-Форресту и Ирине:
— Были времена, хорошие вещи делали. Наше литье славилось на всю округу. Вот, — протягивает он бронзовое распятие чудной тонкой работы, — а теперь… один социальный заказ остался, — пренебрежительно добавляет он, кивнув в сторону многочисленных и аляповатых бюстов вождя.
Де-Форрест сосредоточенно рассматривает распятие.
Тем временем мастер заканчивает отделку гипсовой формы. Лицо Де-Форреста, освещенное контрастными бликами у пылающей печи, напоминает средневекового алхимика. Он бросает в тигель куски бронзы, серебра, и развязав кожаный кошель, добавляет еще несколько горстей золотых монет.
