Рушатся берега - Нгуен Динь Тхи
С большой теплотой рисует автор образы вьетнамских борцов и простых тружеников. Рельефны и пластичны в романе сцены половых работ, великолепны описания удивительной и неповторимой природы: и рисовых полей, и многоводных бурных в горах, и раздольных, неторопливых на равнинах рек, и гор, вдруг поднимающихся среди болотистых пойм, и перистых бамбуковых рощ, и деревень, точно перенесенных художником со старой восточной гравюры. Автор любит свою страну, ее людей, ее ландшафт, ее животный мир, и потому, описывая все это, романист как бы возвращается к своей первой профессии — профессии поэта. Но когда авторский прожектор начинает высвечивать дом и быт помещика Кханя или, скажем, благотворительный вечер, устроенный в ханойском театре для избранных, он превращается в боевого сатирика, беспощадно ядовитыми становятся его краски, когда он описывает быт Кханей или семью начальника уезда Мона, или дает сатирические портреты представителей французских колониальных властей.
В романе есть немало впечатляющих образов. Это и художник Тхань Тунг — талантливый мастер, калечащий свой талант в угоду быстротекущей моде, это и лирический образ женщины из народа — Ан, готовой на любые жертвы во имя большой любви, это и бесстрашная, преданная революция работница Гай. И у каждого свой облик, свой душевный мир, свое особое место в объемном повествовании, где в сложных коллизиях как бы переплетаются их судьбы.
Но главным героем — и это не только литературная, но и историческая закономерность — остается коммунист Кхак, его партийная работа, его любовь к Ан, его борьба, которая закаляет волю, и, наконец, его трагическая смерть. Смерть во имя жизни, смерть во имя победы революции.
Кхак, как мне кажется, любимый герой самого романиста. В этом образе выражено его кредо, уверенность автора в неизбежной победе справедливого дела. Он погибает в застенках французской охранки, выданный предателем. Но он погибает несломленным борцом. Зная, что обречен на смерть, он до последнего дня продолжает революционную работу коммуниста-организатора, коммуниста-вдохновителя, коммуниста-пропагандиста, словом, коммуниста, который до последнего удара сердца, до последней секунды своей жизни остается в строю. И в этой коммунистической правде сила романа Нгуен Динь Тхи, в этом революционный заряд его книги, в этом ее притягательность для советского читателя, который, с любовью и уважением к вьетнамскому народу следит сейчас за его героической борьбой.
Да, многие славные люди сложили головы в этой борьбе, принесены большие жертвы. Но без жертв не добывается победа, и гибелью любимого героя, героической гибелью, Нгуен Динь Тхи сообщил своему роману непреходящую силу, подобно тому как это сделал Александр Фадеев в «Молодой гвардии» или Маргарита Алигер в своей поэме «Зоя». Погибший герой как бы продолжает жить среди нас, помогать нам в борьбе, мы чувствуем его живым и активным современником.
Сколько на наших глазах возникло и исчезло шумных «ультрамодернистских» поденок, созданных на Западе после второй мировой войны, а книги, написанные по законам социалистического реализма, жили, живут и будут жить. К таким книгам, как мне кажется, относится и роман Нгуен Динь Тхи. Это несомненный вклад в литературу социалистического реализма, это одна из тех книг, которая делает для нас далекий Вьетнам близким, которая помогает нам, советским людям, живущим в тысячах километров от этой страны, глубже понять жизнь, борьбу, радость и невзгоды этого героического народа.
Б. Полевой
Часть первая
I
Поезд всего на две-три минуты остановился на этом полустанке, неподалеку от железнодорожного моста, потом паровоз засвистел, выбросил клубы дыма, и, тяжело громыхая на стыках рельс, состав покатился дальше. Силуэты вагонов медленно уплывали вдаль, пока наконец не слились в сплошную черную полоску. Но вот и полоска исчезла среди полей, и уже откуда-то издалека донесся последний протяжный свисток.
Тихий, заброшенный полустанок погружался в предвечерний сумрак. Женщины, сошедшие с поезда, возились у корзин, собираясь к себе в село. Поглощенный своими мыслями, Хой вместе со всеми спустился с платформы.
— Приехали на побывку, учитель? — неожиданно услыхал он знакомый голос. Это остановил его Ты Гать, хозяин крохотной чайной, стоявшей у самой дороги. — Расскажите-ка, что в мире делается. Как там французы и китайцы? Все еще воюют? И правда ли, что из Ханоя почти все разбежались? Зайдите к старику выпить чашку чаю!..
Пригнувшись в дверях, старик вылез из своей лачуги. С наголо обритой головой, с бороденкой в несколько длинных седых волосков, скуластым лицом, точно высеченным из почерневшего в огне камня, широкоплечий, большерукий и, по-видимому, очень сильный, он напоминал пещерного жителя.
Хой остановился и приветливо поздоровался со стариком.
— Правда, отец, одни бегут, другие возвращаются, мечутся, как тени в денку[1].
Но не успели они перекинуться и несколькими фразами, как вдруг завыли пронзительные автомобильные сирены. Оба разом обернулись. Со стороны Хайфона неслась длинная вереница машин. Мимо промчалось уже штук тридцать, сорок, пятьдесят... Казалось, не будет конца трехосным грузовикам. Новенькие, выкрашенные в защитный цвет, они с бешеной скоростью неслись один за другим, громыхая на неровной дороге, оглушая ревом сирен, поднимая за собой целые столбы пыли.
Жители сел, расположенных вдоль дороги, давно привыкли к этому — день за днем бесконечными колоннами американские машины перегоняли по вьетнамской земле в Китай, к чанкайшистам, увязнувшим в войне с Японией.
Спеша спрятаться от пыли, Ты Гать затащил Хоя в чайную. Там сидело несколько человек — по всей видимости, торговцы. Они пили чай и обсуждали последние новости.
— Что творится! В Хайфон этих машин нагнали видимо-невидимо!
— Я слышал, там уже нет ни одного свободного клочка земли. Свалки и те пошли под стоянки. Платят чуть ли не по сотне пиастров в месяц. Неслыханно! А китайцы все бегут и бегут. Гостиницы и рестораны растут, точно грибы после дождя. И девиц из Гонконга и Шанхая понаехало — хоть пруд пруди. В Хайфоне, говорят, стоит только пальцем пошевелить, и деньги сами поплывут в карман.
Хой поднялся.
— Пойду я, а то скоро совсем стемнеет.
— Будете возвращаться в город, не забудьте заглянуть к старику.
Хой вышел из чайной и торопливо зашагал в сторону реки.
Осенний вечер догорал. Под мостом шумел Лыонг. На месте прежней переправы мерно покачивалось несколько лодок, привязанных к торчащим из воды бамбуковым шестам. Видно было, как на лодках разводили огонь
