Горничная Карнеги - Мари Бенедикт
Вскоре мы выехали на окраину Питсбурга — в промышленные районы с многочисленными фабриками и заводами. Опять пошел снег, но здесь он уже еле справлялся с висевшей в воздухе гарью и чернел сразу, как только ложился на землю. Когда конка пересекла подвесной мост между Питсбургом и Аллегейни, снег окончательно проиграл битву со смогом и копотью. Вместо снежинок с неба падали черные хлопья сажи, оседавшей на всех поверхностях вязкой чернильной пленкой.
Я вышла на остановке «Ребекка-стрит», спустилась со станционной платформы и присоединилась к людскому потоку, бурлящему на грязной узенькой улочке. Из-за витавшей в воздухе едкой гари, смешанной с испарениями от близлежащих кожевенных фабрик, у меня сразу же защипало в носу и запершило в горле. В этом удушающем хаосе я не увидела ни единой таблички с названием улицы и номерами домов. Возможно, я вышла не на той остановке? Я решила вернуться на станцию и обратиться за помощью к кондуктору или смотрителю.
Минуя длинную очередь, растянувшуюся по платформе, я подошла к билетному кассиру:
— Прошу прощения, сэр. Я ищу дом номер триста пятьдесят четыре на Ребекка-стрит. Вы не подскажете, в какую сторону мне идти?
— Это вам надо попасть в Закопченный квартал. Придется немного пройтись.
Я совсем растерялась. Я могла бы поклясться, что кондуктор в вагоне объявил остановку «Ребекка-стрит», когда мы подъезжали к станции.
— Это же остановка «Ребекка-стрит»?
— Да, мисс. Но вам нужна не Ридж-авеню, а другой район — Закопченный квартал. Та еще кроличья нора. Я могу подсказать общее направление, но, чтобы найти нужный дом, вам придется спросить у местных.
— Возможно, мне стоит взять кеб?
— Ни один кеб не поедет в Закопченный квартал, мисс. — И он отвернулся к нетерпеливому покупателю.
В точности следуя указаниям кассира, я направилась вниз по Ребекка-стрит, внимательно глядя под ноги, чтобы не наступить в конский навоз или размокшую грязь, однако все равно перепачкала туфли на улице, никогда не видавшей брусчатки. Галдящая стайка пронесшихся мимо уличных мальчишек чуть не сбила меня с ног, и я едва не налетела на группу мужчин, игравших в кости прямо на тротуаре, и на женщину, которая развешивала на веревке белье — только постиранное, но уже сероватое от копоти, пропитавшей всю улицу. Наконец я дошла до той части Ребекка-стрит, где начинались дома с триста тридцатыми номерами, темными силуэтами проступавшие на фоне кроваво-красного зарева от заводов и фабрик, расположенных прямо за ними. Меня поразило, что индустриальные кварталы так близко примыкали к жилым домам, буквально сливаясь с городскими улицами.
Нужный мне дом никак не находился. Немногочисленные угрюмые прохожие выглядели в лучшем случае неприветливо, и я опасалась спрашивать у них дорогу. Наконец мимо проковылял пожилой джентльмен с добродушным лицом, в заметно потрепанной, но безупречно чистой одежде, и я решилась обратиться к нему за помощью.
Он ответил с сильным немецким акцентом:
— Вы не можете найти триста пятьдесят четвертый дом, потому что на нем нет номера. Он между теми двумя домами.
Чувствуя себя нарушительницей границ, вторгшейся на чужую территорию, я подошла к строению, на которое мне указал пожилой джентльмен. Он сказал правду. Этот дом, втиснутый между двумя обветшавшими, но относительно крепкими с виду зданиями, был сбит из металлолома и старых рассохшихся досок; он казался еще более ветхим, чем все остальные, и располагался еще ближе к искрам, летящим от фабрики, гудящей на задах квартала.
То ли из-за своего расположения на склоне холма, то ли из-за собственной хлипкой конструкции, дом моих родственников клонился к соседнему — почти как пристройка с навесом. Никакой краски на стенах, только голые доски. В двух окнах на втором этаже вместо стекол была бумага. Этот бедный домишко стал бы и моим пристанищем, если бы не смерть другой Клары Келли.
Я не сразу решилась постучать в дверь. Больше всего мне хотелось бежать без оглядки из этого мрачного места — бежать от того, что могло бы стать моей судьбой, — но меня остановила мысль, что эти бедные люди ждали меня, готовились и, возможно, потратили все свои скудные сбережения на угощение в мою честь. Лишь обязательство перед родней удержало меня от постыдного бегства.
Стучать, однако, не пришлось. Дверь открылась сама.
— Мы уж думали, ты до нас не доберешься, — улыбнулся мне бородатый мужчина лет тридцати пяти. Это мог быть только мамин троюродный брат, Патрик Лэмб.
Он шагнул мне навстречу и стиснул в объятиях.
— Сразу видно, что ты дочка Элис. У тебя мамины глаза. Давай заходи, ты замерзла.
Щурясь от тусклого света свечей, я вошла в единственную комнату, занимавшую весь первый этаж дома Патрика. Когда глаза привыкли к полумраку, я разглядела беременную женщину с младенцем на руках. За ее юбку цеплялся полуторагодовалый малыш. Еще двое детей — мальчик и девочка лет, наверное, пяти и шести — стеснительно прятались за ее спиной. Все они стояли рядом с прямоугольным деревянным столом, накрытым к ужину, — в пепельно-серой комнате, насквозь пропитанной копотью от близлежащих заводов и фабрик.
— Ну, здравствуй, племянница. Как приятно увидеть родное ирландское лицо среди сплошных тутошних немцев, — сказала Мейв, жена Патрика. Миниатюрная, хоть и с большим животом, она была настоящей красавицей, но ее красоту сильно портили темные круги под глазами.
Глядя на четверых малышей — а ведь скоро появится пятый! — я легко представляла себе, как она уставала.
Патрик указал жестом на стол.
— Садись, не стесняйся. Расскажи, как добралась из Ирландии. Мы думали, ты соберешься к нам раньше. Но лучше поздно, чем никогда.
Я уселась за стол, накрытый, как я и предполагала, к праздничной трапезе блюдами из лучших продуктов, которые могла позволить себе семья моего дяди. Тушеный кролик, вареный картофель, буханка хлеба — сущая малость по сравнению с застольями в доме Карнеги, но все равно славный обед, незамысловатый и сытный. И, судя по состоянию дядиной семьи и их дома, деньги на этот обед были заработаны потом и кровью.
После нескольких месяцев притворного англо-ирландского акцента мой настоящий ирландский говор давался мне с трудом.
— Не стоило так тратиться.
— Вот еще глупости, — сказал Патрик. — Здесь у меня есть работа. Крепкая, постоянная работа на литейном заводе, как я писал твоей матери. Мы можем позволить себе снимать дом на семью. Без соседства с чужими людьми. — Он с гордостью посмотрел на жену. —
