Нелли Шульман - Вельяминовы. Начало пути. Книга 2
— Я сэра Стивена помню, — вздохнул юноша, — он как раз тогда из Амстердама приехал, с кузиной Мирьям, перед тем вашим походом в Картахену. Я на него, конечно, открыв рот, смотрел — он оценивающе взглянул на собеседника и добавил: «Роста вы одного, но батюшка ваш, конечно, шире в плечах был».
— Ну, — потянулся капитан Кроу, — мне еще тридцати не было, кузен Питер, у меня все впереди.
— Жаль, что матушки нет, они с отчимом и братом моим в Нижних Землях, — вздохнул Питер, доливая им вина. «Только к осени вернутся, а так бы они очень рады были встретиться».
— Я, собственно, ненадолго, — сказал капитан, допивая вино, — мне вечером уже в Плимут надо. Завещание отца моего можно посмотреть?
— Ну конечно, — удивился Питер. «Если хотите, я вам дам полный отчет по вашей доле — и по вкладу в Московскую Компанию, и по тем деньгам, что у нас в торговом доме».
— Ну что вы, — поморщился его кузен, — я вам доверяю. Просто взгляну, и все. Оно же в кабинете у вас?
— Да, — Питер поднялся, и достал из кармана связку ключей. «Пойдемте, я вас провожу».
Мужчина обвел взглядом шкапы вдоль стен и присвистнул: «Я вижу, у вас тут безопасно».
— Золота я тут не держу, разумеется, — рассмеялся его кузен, открывая один из шкапов. «Так, на хозяйственные расходы только. Деньги все в обороте, незачем им лежать просто так» Он выдвинул деревянный ящик, и, достав конверт, протянул его капитану: «Держите. Тут для вас еще два документа какие-то, будете забирать?»
— Да, — мужчина бегло просмотрел завещание. «Ну, все хорошо. Я вам выдам расписку, разумеется, — добавил он, глядя на бумаги в руках Питера.
Юноша вскинул бровь: «Ну, мы же с вами родственники, можно и так…»
— Ничего не «так», — ласково сказал капитан Кроу, и, наклонившись над столом, быстро написал несколько строк.
— Я скажу мистрис Доусон, что вы заезжали, — обещал Питер, провожая его к двери. «Она рада будет». Юноша помялся и спросил: «А от брата вашего, преподобного Кроу, ничего не слышно? Может быть, он вам пишет? Все-таки семья…»
— Нет, — грустно сказал мужчина, и, подавая кузену руку, поинтересовался: «Как вы думаете, удобно будет зайти к Мирьям?».
— Да, — улыбнулся Питер, посмотрев на большие часы немецкой работы, что висели в передней, — она же рядом тут, за углом, дом с синей дверью на Лайм-стрит, вы его не пропустите. Она, конечно, на вызове может быть, вместе с миссис Стэнли, своей наставницей, — но все равно попытайтесь, вы ведь не так часто в Англии».
— А она сама еще не ходит к пациенткам? — удивился мужчина.
— Ну что вы, — рассмеялся его кузен, — ей пятнадцать всего, рано пока.
— Зайду непременно, и спасибо вам, — капитан протянул ему руку.
— Попутного ветра, кузен Ник, — Питер Кроу пожал ее, и, провожая глазами прямую спину мужчины, пробормотал: «Ну вот, матушка расстроится, что не повидались».
Капитан Кроу завернул за угол, и, посмотрев на вечернее небо, прошептал себе под нос: «Ну
, не получится, так не получится». Он перекрестился и быстрым шагом пошел вверх по Бишопсгейт, к Лайм-стрит.
Мирьям Кроу сняла с очага большой медный таз, и, напевая, поставила его на стол. «Вот теперь остывайте, — велела она инструментам, — а я пока записи с той недели в порядок приведу. Скоро и домой, — улыбнулась она, глядя на прозрачное, зеленоватое небо Лондона в окне кухни. «Конечно, жалко, что миссис Стэнли меня с собой не взяла, двойни нечасто бывают, но это в деревне, далеко, все, же неудобно девушке туда ездить».
В дверь постучали.
Мирьям распахнула ее, и, сказала, улыбаясь, глядя на красивого мужчину при шпаге:
«Миссис Стэнли на вызове, в деревне, я ее ученица. Тут рядом есть еще одна акушерка, миссис Фэрроу, давайте я вас провожу. Давно у вашей жены началось?»
— Да я не женат, — расхохотался мужчина. «А ты выросла, сестренка!»
— Братец Ник! — взвизгнула Мирьям и повисла у него на шее. «Проходи, пожалуйста, я так рада тебя видеть! Ты надолго в Лондон? В усадьбе был? Миссис Марта и адмирал, с Уильямом на континенте, так жаль, что ты с ними разминулся».
— Зато я видел кузена Питера, — ухмыльнулся капитан Кроу. «Он очень похож на отца своего покойного, ну, да ты и не знала его, сестренка. А я вечером уже в Плимут, скоро отплывать.
Держи, — он вынул из кармана нитку кораллов, — ну не мог же я прийти без подарка.
— Какие красивые, — ахнула Мирьям. «А в Карибском море они есть разве?»
— А как же, — ласково сказал мужчина, закрывая за собой дверь, накладывая на нее засов.
«Давай, я тебе помогу надеть».
Мирьям повернулась спиной и капитан Кроу, застегивая бусы на белой, стройной шее, достав кинжал, тихо сказал: «А теперь, сестренка, пойдем со мной, и не надо кричать, иначе от твоего красивого личика останутся одни лохмотья».
Она напряглась, почувствовав, как лезвие упирается ей под ребра, и всхлипывая, сказала:
«Ник, я не понимаю…
— Сейчас поймешь, — пообещал капитан Кроу, подталкивая ее к гостиной. Мирьям, было, уцепилась за косяк, но капитан оторвал ее пальцы от двери и холодно заметил: «Еще можно лишиться глаза, как у покойного папы было».
Он оглянулся, и, отодвинув персидский ковер, швырнул ее прямо на дубовые доски пола.
«Потом хлопот с пятнами не оберешься, — спокойно подумал мужчина, — а тут она вымоет, не дура, ни к чему ей следы оставлять»
— Ник, пожалуйста, не надо, пожалуйста, — она встала на колени и уцепилась за его ноги.
«Зачем, не надо, это же грех, я же твоя сестра!»
— Ну! — коротко сказал он, приставив кинжал к нежному веку. Мужчина уложил ее обратно и навалился сверху, задрав простое шерстяное платье, разрывая нижние юбки.
Она, было, пыталась высвободиться, но капитан, зажав ей рот рукой, зло сказал: «А ну лежи тихо!».
Тогда Мирьям, отвернув голову, не смотря на него, заплакала — быстрыми, крупными слезами, и мужчина почувствовал, как его ладонь увлажнилась.
Он еще крепче придавил ее к полу и усмехнулся: «Ну, сейчас начну, сестренка».
Мирьям пронзила страшная, раздирающая тело боль, между ног потекло теплое, влажное, и, ощутив металлический запах крови, она застыла — все, что происходило сейчас, было не с ней. На потолке гостиной миссис Стэнли было чуть заметное пятно, и девушка подумала:
«На Ирландию похоже». Она вспомнила, как отец и еще один человек, смеясь, сидели с ней над атласом Ортелия, показывая ей далекие страны, и закрыла глаза — не было сил видеть это лицо, нависшее над ней.
А боль все продолжалась, ширилась, она потеряла счет времени, и очнулась только тогда, когда ощутила внутри что-то горячее, чужое, отвратительное.
Мужчина встал, и, не застегиваясь, велел, приставив к ее горлу шпагу: «На колени!»
— Посмотри, как следует, — издевательски сказал он. «И почисть, ну! Ртом, а не руками!»
Она подчинилась, чувствуя, как из нее что-то течет, скапливаясь в лужицу на полу.
— Если скажешь кому-то, — он наклонился, и пощекотал ее горло острием клинка, — им не жить.
Ну, ты знаешь, о ком я. Прощай, сестренка, счастливо оставаться».
Мирьям услышала, как захлопнулась дверь. Она еще немного постояла на коленях, раскачиваясь, а потом, преодолевая боль, пошла на кухню. Вода в тазу остыла.
Девушка вынула инструменты, и, разложив их на холсте, пошатнувшись, поставила таз обратно на треногу, что стояла в очаге. Подбросив в него дров, стерев слезы со щек, она стала ждать, пока вскипит вода.
— Ты иди спать, — велел Джон, глядя на клюющую носом в большом кресле у камина Констанцу.
— Но папа, — она подняла красные, заплаканные глаза.
— Я побуду с ним, — тихо ответил Джон, оглядывая огромный, уходящий ввысь зал, драгоценные шпалеры на стенах, выложенный мрамором пол.
«Хорошо папа слуг вышколил, — вздохнул он, — два раза в год тут бываем, а все равно — хоть сейчас заезжай и живи. Мы-то с Констанцей в Лондон вернемся, что нам тут делать? У нее там учителя, Мирьям опять же, — как всегда, вспоминая Мирьям, Джон почувствовал легкую тоску, и рассердился на себя: «А ну прекрати! Креститься она не будет, своей матери дочь, и хватит об этом. Не для тебя она».
— Я ему опиум предлагала, — хлюпая носом, сказала Констанца, — он отказался.
Джон вздохнул и погладил ее по голове: «Ложись, сестричка, на тебе лица нет. Пожалуйста.
Я в Лондоне все дела закончил, теперь буду тут, сколько потребуется».
— Не хочу, чтобы папа мучился, — Констанца разрыдалась.
— Ну, ты же помнишь, что врач сказал, — Джон присел на ручку кресла и привлек ее к себе, — он уже год с этими болями, он к ним привык. Он просто угаснет, и все, он не будет страдать.
Иди, отдохни хоть немного.
Она ушла, шмыгая, волоча за собой меховое одеяло, и Джон, перекрестившись, постучал в опочивальню отца.
— Третий день жгу, — раздался сухой смешок, — все сжечь не могу. Заходи.
