Нелли Шульман - Вельяминовы. Начало пути. Книга 2
После обеда он уложил дочь спать, и, сидя на кухне, читая письма от семьи, долго смотрел на то, с розой Тюдоров, что лежало посреди стола. «Нет, пусть Мэри вскрывает, — подумал он. «Я не могу. В конце концов, это для нее, не для меня».
Он вздохнул, и, потянувшись за «Превосходнейшей историей о венецианском купце» Шекспира, — им присылали из Лондона новые книги, — углубился в чтение.
Мэри вернулась только за полночь. Выйдя в переднюю, Роберт усадил ее на сундук, и, встав на колени, снял атласные, на каблуке, туфли. Жена поболтала маленькими, в шелковых чулках, ступнями, и он ласково спросил: «Танцевали?»
— Слава богу, нет, — она улыбнулась, и, вынув шпильки, распустив сложную прическу, быстро заплела косу. «Засели за карты после обеда, и только сейчас Ее Величество изволила идти почивать. Еще ей пришлось о Лондоне рассказывать, зевала, а все равно — слушала. Что тут у вас? — она нежно поцеловала мужа, и Роберт, как всегда, подумал: «Господи, пять лет женаты, а всякий раз — будто только встретились».
Мэри блеснула лазоревыми, большими глазами и весело сказала: «Вот сейчас наверх поднимемся..
— У нас хорошо, — он прижался щекой к теплому, белому плечу. «Гуляли, занимались, поели, потом опять гуляли. Буквы написали, тебе же, завтра, не к рассвету во дворец, надеюсь?
— Нет, — Мэри чуть рассмеялась. «Завтра с утра не моя смена, я дома. Так что ты поспи, и даже до обеда, я с Энни побуду, пусть она мне буквы покажет, похвастается. Паштет вам сделаю, зайцы те повисели, достаточно уже».
Он заставил себя оторвать губы от ее теплых волос, и тихо сказал: «Письмо тебе пришло.
От нашего общего знакомого, на столе лежит, в кухне».
Мэри взяла его руку, поцеловала, и попросила: «Налей мне вина, пожалуйста, я сейчас».
— Это из тех бутылок, что от дяди Мэтью, — улыбнулся он, подвигая жене серебряный бокал, глядя на то, как она ломает печать.
Она пробежала глазами ровные строки и чуть побледнев, выпила — сразу треть, одним глотком.
— Надо ехать, да? — тихо спросил Роберт, сажая ее к себе на колени.
Мэри помолчала, и, положив голову ему на плечо, ответила:
— Надо. Принц Иоганн отправляется в Москву летом, ну и я тоже, в составе посольства. Царь Борис попросил, чтобы у его дочери были фрейлины, как принято в Европе. Ну, после того, как эта Ксения обвенчается с принцем. Король Кристиан мне предложил, ну вот, — она помахала письмом, — а наш общий знакомый, конечно, не против такого.
— Конечно, — кисло ответил Роберт, — эту возможность нельзя упускать — посадить своего человека при московском дворе, тем более тебя.
— Я вас в Лондон отправлю, — тихо сказала Мэри, — не надо вам туда, — она махнула рукой за окно, — со мной. Побуду там и вернусь, не волнуйся. Это же не Копенгаген, милый, это Москва, ты к такому не привык.
— Никуда мы от тебя не поедем, — Роберт допил ее вино. «Зря, что ли, ты и меня, и Энни, языку учишь? Привыкну, ничего страшного. Я в Стамбуле жил, не забывай. И вообще, — он стал распускать косу, — я весь день ждал, пока смогу отнести тебя наверх. Так что прямо сейчас этим и займусь, дорогая моя».
Уже потом, гладя ее мягкие волосы, целуя нежную шею, Роберт смешливо сказал: «Ты, кстати, сможешь там, на Москве, вернуть свой кинжал его законному владельцу».
— Еще чего, — тонкие, красивые розовые губы, изогнулись в усмешке, и Мэри, одним движением оказавшись сверху, услышав его счастливый стон, наклонившись, прошептала:
«Ты же знаешь, я не делюсь добычей».
— Да, — сказал Роберт, обнимая ее, прижимая к себе, не отпуская, — так ведь и я тоже, леди Мэри — никому тебя не отдам.
Девочка спала, и вдруг, услышав что-то, открыла на мгновение глаза. За стеной смеялись — тихо, счастливо.
— Мама! — радостно подумала Энни и, повернувшись на бок, подложив под щеку ладошку, сказала себе: «Завтра с утра приду к ним, прямо на рассвете. Папа пусть спит, он со мной устает, а мы с мамочкой просто так полежим, она мне про королеву расскажет».
Глядя на освещенные крыши домов, девочка еще успела подумать: «Какая луна красивая!», а потом она заснула, — спокойно, без снов, свернувшись в клубочек под большим, меховым одеялом.
Интерлюдия
Лондон, лето 1601 года
Темза — широкая, мощная, коричневая, — вздувалась под сильным ветром с востока.
— Вон, — указал перевозчик человеку, сидевшему в лодке, — вам туда, мистер. Это склады «Клюге и Кроу».
Человек приподнялся и посмотрел на огромные, приземистые здания красного кирпича, с выходящими на реку низкими воротами. Большие, плоские баржи, что перевозили товары из порта в город, стояли вереницей вдоль течения реки.
Мужчина выскочил на аккуратную, вымощенную булыжником набережную, и, расплатившись с перевозчиком, пробормотал: «Чисто как, ни одной лужи, подметают тут они, что ли?».
— На рассвете и на закате с мылом моем, — процедил приказчик, что шел мимо.
— Вам кого, господин любезный? Если вы за покупками, то розница у хозяина на том берегу, тут оптовые склады. А если вы с контрактом, то это в нашей в конторе в Сити, у церкви Святой Елены, каждый день с семи до девяти утра. Так что опоздали вы немного, уж простите».
Человек, — богато одетый, при шпаге, задрал голову и увидел горящие золотом буквы над входом. «Торговый дом «Клюге и Кроу», поставщики Ее Величества Королевы Елизаветы, члены Досточтимой Компании Торговцев Мануфактурой, Досточтимой Компании Торговцев Шелком и Бархатом, и Досточтимой Компании Бакалейщиков. Anno Domini 1230".
— Да, — пробормотал он, глядя на суету грузчиков, — впечатляет. Мне бы самого хозяина.
— По предварительной записи, каждый понедельник, с шести до семи утра, в Сити, — коротко ответил приказчик. «Сейчас запись на сентябрь, переправьтесь на тот берег, в конторе вам выдадут номер.
— У меня срочное дело, — рука мужчины потянулась за кошельком.
— Хозяин за взятки увольняет без выходного пособия, — сухо сказал приказчик, — и после этого остается разве что в провинции старьем торговать — ни один приличная контора уже не наймет. Хотите, идите сами, вон, дверь открыта.
— А примет он меня? — с надеждой спросил мужчина.
Приказчик пожал плечами и отвернулся.
В чистом, просторном зале резко пахло пряностями. Вокруг низкого соснового стола три десятка человек, склонившись над раскрытыми тюками осторожно, внимательно перебирали соцветия гвоздики. Человек окинул взглядом комнату и шепотом спросил у ближайшего работника: «А где мистер Питер Кроу?».
Невысокий, изящный, темноволосый юноша, в холщовом переднике и нарукавниках, оторвался от конторки, где стояли медные весы, и, держа на весу стальной пинцет с горошиной перца, холодно ответил: «Это я. Будьте любезны, покиньте склад, здесь нельзя находиться посторонним».
— Я бы хотел с вами поговорить, — заискивающе сказал человек. Питер Кроу окинул взглядом бархатный, отделанный золотой прошивкой камзол, шпагу с эфесом чеканного серебра, и, положив пинцет, велел: «Пойдемте».
В боковой, маленькой комнате, стоял простой стол и деревянная скамья. «Садитесь, — кивнул Питер, и, накинув на дверь засов, опустившись напротив, поставил на стол песочные часы.
Лазоревые глаза блеснули льдом, и Питер сказал: «Можете говорить по-итальянски, незачем затрудняться. Я слышу, что вы оттуда. Да и камзол ваш сшит в Милане».
— Но вы, — попытался было проговорить гость.
— Я знаю шесть языков, — оборвал его юноша. «Вот что, милейший, меня не интересуют поиски Эльдорадо, или сокровищ сэра Фрэнсиса Дрейка, да хранит Господь его душу, — молодой человек перекрестился, и продолжил: «Также я не вкладываю деньги в поиски Северо-Западного прохода, Ледяного Континента и другие сомнительные экспедиции».
— Меня интересует только прибыль, выраженная в цифрах. Поэтому говорите, — он кивнул на песочные часы, — потом я вам дам бумагу с пером, и вы подведете итог. Когда я увижу сумму, которая меня устроит, мы будем обсуждать ваше предложение дальше. Может быть».
Он, сцепив ухоженные, смуглые, с коротко остриженными ногтями пальцы, заметил: «Я жду, синьор».
— Мы предлагаем вам занять московский престол, — спокойно сказал его собеседник.
Питер Кроу убрал со стола песочные часы и велел: «Рассказывайте».
Когда итальянец закончил, юноша наклонил голову, и встряхнув каштановыми локонами, улыбнулся, — мимолетно, тонко: «Все это очень занимательно, синьор, но у царевича были темные глаза. Ореховые».
— Такие мелочи никого не интересуют, — отмахнулся его собеседник.
— Насколько я помню, мать царевича еще жива, — задумчиво проговорил Питер Кроу. «Это не будет представлять, — он поискал слово, — затруднения?».
— О ней не беспокойтесь, — итальянец помолчал. «Она сделает все, что мы ей скажем».
— Ну-ну, — протянул Питер и поднялся. «Не вставайте, — остановил он гостя. «У меня есть кое-какие бумаги, с тех времен, они могут быть вам интересны. Я сейчас».
