Нелли Шульман - Вельяминовы. Начало пути. Книга 2
Она ушла, шмыгая, волоча за собой меховое одеяло, и Джон, перекрестившись, постучал в опочивальню отца.
— Третий день жгу, — раздался сухой смешок, — все сжечь не могу. Заходи.
Мужчина нажал на ручку двери. Джон сидел в огромном кресле, держа на коленях шкатулку с документами.
— Известный тебе адмирал де ла Марк, — бесцветные губы усмехнулись, — не всегда гвоздику для лондонских купцов возил. Мы с миссис Мартой, во время оно, кое-что из его знаменитого досье уже уничтожили, — Джон опустил морщинистые веки, — вот, заканчиваю. Письма от мертвецов мертвецам, милый мой. Да и я и сам уже, — он слабо махнул рукой.
— Папа, — Джон взял его холодные пальцы.
— Новый век, — рассмеялся старик. «Это я и Ее Величество еще живем, но вот, скоро и мы…, — он не закончил и зорко посмотрел на сына.
— Новый век, новые люди, но правила — те же, понял? Их не мы устанавливали и не нам их менять. Ставь благо страны превыше своего, не бойся указывать сюзерену на его ошибки, поменьше говори и больше, — слушай. Ну и не лезь на рожон, разумеется, — отец исподлобья взглянул на Джона и ласково сказал: «Улыбка у тебя материнская, красивей нее никто не улыбался».
Он посмотрел на шкатулку, и, захлопнув ее, заметил: «Оставшееся сложи в архив, там есть и полезные вещи. Далее, — он посмотрел на большой, черного дерева стол, и велел: «Вон те конверты подай».
— Ее Величеству и Якову я уже написал, — старик потер морщинистые пальцы, — с Яковом вы сработаетесь, он спокойный человек, разумный. Ну, о католиках мы с тобой говорили, следите, чтобы головы не поднимали, а будут пробовать — рубите безжалостно. Об этой авантюре Его Святейшества тоже не забывайте, хорошо, что Теодор там, в Польше, он проследит за всем.
— Теперь, — он порылся в конвертах и протянул сыну неприметный, без печати. «Открой».
Джон просмотрел записи, и потрясенно сказал «Папа…»
— Теперь об этом знают четыре человека, — старик сложил пальцы вместе, — ну, к утру останется три. Последнее, что мне сообщили, — Джон вдруг скривился, как от боли, и, заметив, как озабоченно подался вперед сын, отмахнулся: «Не сильнее обычного».
— Так вот, — продолжил разведчик, — из Гоа он поехал в Японию. Там, конечно, есть этот Уильям Адамс, но я ему никогда не доверял, и тебе не советую. Так что пока с Испанцем связи нет. Ну, он появится, рано или поздно, он человек умный. Как появится — вот это ему передашь, — отец протянул Джону сложенный втрое лист бумаги с розой Тюдоров на печати.
— Это очень щедро, — заметил Джон, прочитав.
— Он служил этой стране сорок лет, — сварливо заметил старик, — и он даже не англичанин. Это самое малое, что мы могли сделать. И, как появится, — не трогай его, пусть едет в деревню и копается в огороде, хватит с него уже.
— Миссис Марту используй с умом — она отлично развязывает людям языки, впрочем, как и ее брат. Ты подумай, кого потом в Париж ему на замену послать — Мэтью тоже не вечен, — старик чуть улыбнулся. «И помни — мы с Кроу одна семья, уж слишком многое нас связывает, так и будем дальше жить. Что с Германией, кстати? — спохватился отец.
— Все сделано, — ласково ответил Джон.
— Через пару лет привези ее туда, — приказал отец. «Сейчас мала еще. И на шифры ее посади, у нее голова светлая, дочь своего отца. Ну, о завещании моем ты знаешь, все исполнишь, — старик мимолетно улыбнулся, и, повертев в руках еще какое-то письмо, — маленькое, написанное изящным, женским почерком, — бросил его в огонь.
— А что у тебя с Лизой было, в Венеции, — внезапно сказал старик, глядя на горящую бумагу, — так вон, — он кивнул в камин, — знал я одну женщину, и сорок лет спустя она мне написала, что побоялась тогда. Вот оно как.
— Кто написал? — потрясенно спросил сын.
— Да неважно, — отмахнулся Джон. «Ты помни, мальчик — если женщина тебя любит, то она ничего не боится. А ты просто жди, — он нежно посмотрел на сына, — ты еще молод. Я в твои годы шпагой напропалую размахивал, а ты у меня умнее. Осторожнее. Вот и хорошо. Возьми там, на столе, стихи твоей матушки лежат, почитай мне. Ты хорошо читаешь.
— Может, Констанцу разбудить? — осторожно спросил Джон, глядя на то, как синеют мертвенно-белые щеки отца.
— Еще чего! — ворчливо отозвался тот, не открывая глаз. «Бедная девочка со мной возилась, пока ты этого гонца от Его Святейшества ловил, пусть поспит».
— Но ведь поймал, — смешливо ответил Джон, открывая рукопись.
— Поймал, — нежно согласился отец и едва заметно пожал руку сыну: «Молодец. Читай, я посплю».
На рассвете Джон поднял легкое, исхудавшее тело из кресла, и, опустив его на кровать, укрыв простыней, прошептал: «Спасибо тебе, папа». Он поцеловал высокий, разгладившийся лоб, и, взяв бархатную подушку, опустившись на пол, мгновенно провалился в тяжелый сон смертельно уставшего человека.
Человек в черной одежде священника вышел на палубу корабля и, посмотрев на плоский берег Англии, что таял в ночной мгле, оглянувшись вокруг, размахнувшись, выбросил за борт шпагу. «Послужила мне, а теперь пусть идет на дно, — смешливо подумал Майкл Кроу.
Он прислонился к фок-мачте и вдруг рассмеялся: «Дорогой папа нас хорошо натаскал, я и сейчас могу за румпель встать. Ну и славно, это пригодится, в будущем. Я смотрю, папа о братце моем хорошо позаботился, с умом деньги вложил. Не только испанские галеоны топить мог, но и золото хорошо считал.
— Ну, Николас у нас — рано или поздно погибнет, тогда все мне и достанется. Или я его убью, — Майкл посмотрел на свои красивые, ухоженные руки «Зная братца Ника, о завещании он в последнюю очередь подумает. Девчонку теперь можно не считать — если руки на себя не наложит, то замуж точно не выйдет, такую ее никто не возьмет.
Дорогой папа прямо указал — доля переходит к ней, только если она выйдет замуж и родит детей. О внуках своих еврейских заботился, как трогательно. А если останется старой девой, — преподобный Кроу усмехнулся, — то будет получать жалкие гроши, а ее доля достанется нам. Ну, то есть мне».
— Так, — он задумался, — теперь, когда я все это попробовал, — недурно, надо заметить, и все было абсолютно безопасно, — надо выбрать жену. Ну, из тех, понятно, из кузин моих, капитал надо приумножать, в Новом Свете, для моей церкви, он мне понадобится».
Майкл нашел в кармане письма отца, и распечатал их, подойдя к фонарю, что висел у входа на трап. Бросив один взгляд на карту, он присвистнул: «Да я же знаю, где этот остров, с закрытыми глазами найду, «Святая Мария» в тех краях долго обреталась. Хорошо, очень хорошо. Ну, это потом».
Прочитав вторую записку, он положил ее в карман, и потрещал пальцами. «Бедная мамочка, — подумал Майкл. «Наверняка ее взяли силой, святую женщину, упокой, Господи, ее душу, — он перекрестился. «Ну что ж, тогда я просто обязан отомстить этому отродью, — он брезгливо поморщился, — мало того, что мамочка ее носила, так еще и умерла из-за нее, сучки».
Мужчина улыбнулся и еще раз посмотрел на запад — берега уже не было видно, вокруг простиралось плоское, спокойное Северное море. Майкл спустился вниз, в свою каюту, и, достав чистую тетрадь, положив рядом Библию, написал на первом листе: «Устав Церкви Последнего Пришествия Иисуса Христа, данный ее единственным пастырем и пророком Господа Бога нашего».
Он, на мгновение, задумался, а потом, покусывая перо, стал быстро писать.
Часть тринадцатая
Япония, лето 1602 года
Хрупкая, невысокая, темноволосая девушка посмотрела на расстеленные, перед ней шелка и, повернувшись к прислужнице, коротко сказала: «Этот, темно-зеленый, расшить его сливовым цветом, и к нему — пояс вот из этой ткани, бронзовой».
— Марико-сан, — поклонилась служанка, и, помявшись, спросила: «А ночное кимоно?»
Тонкая бровь поднялась вверх, смуглый, ухоженный палец указал на молочно-белый шелк.
«И белые цветы в волосы, да, — восторженно прошептала прислужница.
Тео-сан отодвинула перегородку, и, улыбаясь, сказала: «Наставница пришла». Сейджи, — пухлый, светловолосый, зеленоглазый мальчик, — что сидел в перевязи за спиной у матери, — захихикал, и сказал, пуская пузыри: «Маико! Маико!»
Сестра улыбнулась, и, проходя мимо, пощекотала складочки у ребенка на шее. «Вот будет у тебя такой же, следующим годом, — ворчливо сказала Тео-сан, — тоже натаскаешься».
Остановившись в общей комнате, Марико бросила попугаю, что висел на жердочке, зерна, и тот сказал, открыв один глаз: «Куэрво! Куэрво!»
Марико наклонила голову, и, разглядывая птицу, спросила: «Не прилетали к тебе, оттуда?», — она кивнула головой на восток.
Попугай закрыл глаз и отвернулся. «И ко мне не прилетали, — вздохнув, заметила Марико-сан, и, раздвинув перегородку, своей комнаты, поклонившись наставнице, опустившись на колени, взяла биву.
— Начнем с мелодии исхода лета, — велела пожилая женщина. «Вспомни свои любимые строки из «Горной Хижины», про это время года».
