Нелли Шульман - Вельяминовы. Начало пути. Книга 2
— Вино тут тоже есть, — задумчиво сказал Дэниел. «Из слив».
— Ты пробовал! — ахнула Марта.
Брат ухмыльнулся. «У плотников на верфи бутылка была. Тут отличные рабочие, кстати, очень аккуратные, все на совесть делают. А где Белла? — он оглянулся.
— Спит без задних ног, — махнула рукой Марта. «Младшая дочь даймё — ее ровесница, они так там, в замке, по саду набегались, что Белла еще в возке задремала. И что это родители отдельно едят, интересно? — удивилась девочка.
— Чтобы нашу болтовню не слушать, — улыбнулся брат. «Особенно — твою».
— Сейчас палочкой тебе глаз выколю, — задумчиво сказала сестра.
— Ну и буду как даймё, а он тебе нравится, — расхохотался Дэниел и уклонился от брошенной в него салфетки.
Он стоял под окном и слушал голоса детей. Масато не все понимал — хоть он и знал немного испанский, от торговцев и моряков, что приезжали сюда, на север, — но ему было достаточно.
Он нежно улыбнулся и подумал: «Да, там комнат много, у Федосьи с девочками будет своя половина, как положено, а мы с Данилкой будем вместе. Ну, впрочем, что нам — дома мы только обедаем, и ночуем. Ночуем, да».
Он вспомнил ласковый шепот жены там, в замке, и глубоко вздохнул: «Увезу ее в горы на пару дней, зря я, что ли, домик у водопада купил? Данилка присмотрит за сестрами, да и служанки тоже, а мы побудем вместе. Скорей бы, Господи».
— Себастьян, — сказала Тео, когда служанки ушли, разлив чай, — я от тебя ухожу и забираю детей. Мой первый муж жив, он здесь, начальником охраны и разведки у даймё. Надеюсь, — она добавила, снимая с пальца золотое кольцо, — ты поймешь.
Вискайно посмотрел на блеск металла посреди лакированного столика и тихо ответил: «Ты выбрасываешь десять лет жизни ради человека, которого ты не видела все это время?»
Жена встала, и, глядя прямо на него, откинув голову, презрительно улыбнулась: «Он — отец моего ребенка».
— Я тоже, — Себастьян поднялся и, раздвинув перегородку, посмотрел на сияние луны. «Какое лето хорошее в этом году, — подумал он. «Обратно будет легко идти, надеюсь». Он обернулся, и, вздохнув, проговорил: «Хорошо, я вижу, что я, — он помолчал, — тебе не нужен.
Ладно, — он сцепил пальцы, — поеду в Рим, иначе наш брак никак не аннулировать. Но, видит Бог, Тео, я любил тебя все эти годы, и детей — тоже, и ты не можешь запретить мне попрощаться с ними».
— Не забудь сказать Дэниелу, что ты в него стрелял, а Марте — что ты убил ее отца, — издевательски заметила жена, и вышла, запахнув шаль на прямой, недрогнувшей спине.
Она прислушалась — Дэниел и Марта смеялись. Тео перекрестилась, и, толкнув дверь, встала на пороге.
— Мама, что случилось? — обеспокоенно поднялся мальчик. «Почему ты такая бледная?»
— Твой отец жив, Дэниел, — тихо сказала женщина. «Он здесь, ждет. И я, — добавила она, увидев темные, испуганные глаза Марты, — ухожу к нему. Ты, доченька, конечно, можешь остаться с папой, если хочешь, — она подошла и коснулась мягких волос девочки.
Себастьян, стоя у закрытой двери, услышал высокий, презрительный голос: «Ты предлагаешь мне жить с человеком, который убил моего отца и стрелял в моего брата?»
— Откуда, — ахнула Тео, комкая край шали, — откуда ты знаешь?
— Ты сядь, мамочка, — ласково сказал Дэниел, опускаясь на татами. «Сядь. Мы с Мартой все вспомнили, еще там, — он махнул рукой на восток, когда потерялись в джунглях. Мы просто не говорили, потому что думали, что ты все забыла, что ты его любишь…
Тео расплакалась, и, обняв детей, вытирая лицо шалью, проговорила: «Бедные вы мои, я-то думала, — зачем вам знать, я не хотела, чтобы вы страдали…»
Себастьян до боли сжал руки, и вдруг увидел стоящего у входа в дом человека — выше его на две головы, широкоплечего, с мечами самурая. Он отвернулся, уходя, и успел вдохнуть свежий запах хвои и трав, — человек, пригнув голову, шагнул в комнату, где была Тео с детьми.
Дэниел вскинул глаза и сказал: «Отец? Ты мой отец?»
Волк не видел никого вокруг — он смотрел в лицо сыну, и вдруг вспомнил себя, четырнадцатилетнего. «Что ж я тогда делал? Да, кошельки резал на Москве, — смешливо подумал он. «Ну, уж нет, Данило Михайлович таким заниматься не будет, не будь я Масато-сан».
Он мягко поклонился, и спросил у жены: «Можно присесть?»
— Конечно, — испуганно сказала Тео. «Прости, надо было сразу тебе предложить…»
— Надо было, — усмехнулся Волк, и, опустившись на татами, сказал, подбирая слова: «Да, сынок. Меня зовут Оками Масато, я начальник личной охраны и разведки его светлости дайме».
— Ты самурай? — восторженно спросил подросток. «И у тебя есть доспехи, как у даймё, и ты умеешь стрелять из лука?».
— Все это и много больше, — Волк взял чашку и попросил: «Тео-сан, налей мне, пожалуйста, чаю».
Марта сидела, раскрыв рот, оглядывая его скромное, красивое кимоно серого шелка, с вышитыми журавлями, и вдруг сказала: «Давайте я».
— Спасибо, Марико-сан, — Волк посмотрел на девочку и улыбнулся: «Можно тебя так называть?».
— Конечно, папа, — она одним легким движением наклонила расписанный чайник, и Волк, на мгновение, закрыв глаза, подумал: «Господи, спасибо тебе».
Белла спала, подложив нежную ладошку под щеку. Себастьян остановился над футоном, и, поправив его, ласково шепнул: «Ну все, доченька моя, скоро поедем домой, в Картахену, и будем всегда вместе».
— Не тронь ее, — раздался с порога ледяной голос Тео. «И выйди отсюда. Переночуешь где-нибудь, в городе, завтра утром мой муж присылает конвой охраны, чтобы отвезти нас в замок. Мы будем жить рядом с его светлостью даймё».
Себастьян сжал зубы, и, взяв ее сильными пальцами за руку, вытолкал наружу, в коридор.
— Моя дочь, не поедет ни в какой замок, — зло проговорил Себастьян. «Моя дочь поедет со мной, на борт «Санта-Клары», и отправится домой, в Картахену, слышишь?
— Это не твоя дочь, — вишневые, полные губы победительно улыбнулись. «Это, Себастьян, дочь Куэрво».
Он пошатнулся, и, стараясь найти опору, пробормотал: «Он тебя изнасиловал, да? Бедная моя девочка…»
— О нет, — ответила Тео, рассматривая в свете свечей свои ногти. «Он меня не насиловал, Себастьян, — она усмехнулась и продолжила: «Рассказать тебе, что мы с ним делали, где, и сколько раз? Или, может быть, повторить тебе, что я кричала, лежа под ним? Я готова была пойти за ним на край света, Себастьян, и делать все, что он захочет — только бы быть рядом».
— Шлюха! — ее голова мотнулась от пощечины, и Тео, вздернув губу, оскалившись, ответила:
«Убийца».
Она обернулась и приказала: «Не приближайся к моим детям, иначе ты не доберешься живым до своего корабля. И, — она помолчала, пряча улыбку, — я притворялась, дорогой муж.
Все эти десять лет».
Перегородка закрылась, и Себастьян, глядя ей вслед, холодно сказал: «Ну что ж, я тоже умею бить исподтишка, любимая».
Воробышек обернулась на громаду замка, что возвышалась на горе, над городом, и, вздохнув, сказала носильщику: «Мне только до монастыря, там я вас отпущу. Вы идите, я сейчас».
Она огладила простое, серое кимоно, и вспомнила, как торопясь, волнуясь, надевала праздничное, ожидая его. Женщина повертела узелок в руках, и, подставив утреннему солнцу лицо, прошептала:
— Одиннадцать лет, да. Он же тогда пришел и сказал: «Сузуми, я уезжаю, далеко, на север, служить одному даймё. Ну, то есть он еще не даймё, конечно. Больше не буду заниматься воровством.
Если хочешь, я тебя выкуплю, но там, — он улыбнулся, — не будет роскоши. Придется, может быть, спать на земле и есть один рис. И я тогда обняла его и ответила: «Куда угодно, только бы с тобой».
А потом — она посмотрела на серые, каменные стены, — тут ведь еще ничего не было, — ни замка, ни города. Жили в какой-то хибарке, я готовила на костре, стирала его одежду в озере, шпионила для него, в тюрьме сидела… — Сузуми потрогала в рукаве купчую на дом, что нашла на пороге ранним утром, и, бросив взгляд на дорогу, застыла.
Он ехал во главе конвоя и подросток рядом, на белой лошади, улыбаясь, наклонившись к Масато-сан, что-то сказал. Тот рассмеялся и потрепал мальчика по голове.
«Сын, — прошептала Сузуми-сан, и, пряча лицо, отвернувшись, спускаясь по узкой, обходной тропинке, успела увидеть, как останавливается перед воротами замка возок.
Она была высокой, — вровень ему, стройной, с темными, уложенными в причудливую прическу, пышными волосами. Масато спешился, и, подав ей руку, помог выйти. Она обернулась, и, качнув красивой головой, прошуршав подолом темно-зеленого, расшитого золотом, кимоно, коротко что-то приказала.
Девочки были сами как цветы — повыше и пониже, совсем еще ребенок, одна в кимоно цвета камышей, а вторая — в детском, ярком, с разноцветными бабочками.
Сузуми стерла слезу, что выкатилась на щеку, и взглянула на изящные очертания монастыря, на том берегу озера.
