Нелли Шульман - Вельяминовы. Начало пути. Книга 2
— Иди сюда, — он зарылся лицом в шелк ее волос. «Иди сюда, Федосья, все, все кончилось, мы теперь всегда будем вместе».
Она была такой же, как в его снах, все эти годы — горячей, сладкой, высокой — вровень ему.
Он слышал ее шепот, ее сдавленные, тихие стоны, и потом, целуя ее грудь, устроив ее на себе, ласково сказал: «Ну, все, послезавтра вы ко мне переедете, и можно все делать громко, как ты и любишь».
— Ты тоже, — жена нежно, едва касаясь, водила губами по его щеке.
— Я тоже, — Волк помолчал и улыбнулся: «Есть такие стихи, про кедр и повилику, вот это как мы с тобой. Я тебе прочту потом».
— Ты стихи читаешь? — удивленно спросила Федосья.
— Тут их все читают, — рассмеялся муж. «Да и мне нравится». Он прислушался и велел:
«Пойдем, там как раз самый смех, сейчас еще воздушных змеев будут запускать, с фонариками, нас никто не заметит».
— А почему послезавтра? — спросила Федосья, поправляя волосы.
— Потому что, — Волк поднялся, и повернув ее к себе спиной, поцеловал в затылок, — мне надо попросить у дайме более просторные комнаты — нас ведь теперь много. Ну и еще кое-что сделать».
— Я тогда поговорю, ну, с ним, — Федосья кивнула на сад.
Волк помолчал. «Вообще-то, это я должен делать, счастье мое, он ведь стрелял в моего сына, ну да ладно, — голубые глаза блеснули сталью, — пусть живет. Я и видеть его не хочу, так что, поговори, конечно.
— И помни, — он прижал ее к себе, — я тебе еще тогда, в Сибири, сказал — все, что было — это неважно. Есть только я и ты, и больше — ничего».
От него пахло сосной и свежими травами, и Федосья, целуя его, тихо сказала:
«Послезавтра».
Двое мужчин — повыше и пониже кружили, с деревянными мечами в руках, примеряясь, друг к другу. В фехтовальном зале было пусто и прохладно, только наверху, под стропилами, порхал залетевший из сада воробей.
Тот, что пониже, наконец, сделал почти невидимый выпад. Его противник одним движением отразил удар. Воробей заметался, подгоняемый резкими звуками боя, и, наконец, найдя проем в стене, вырвался на волю.
Даймё стер пот со лба и сказал: «Ты все лучше и лучше фехтуешь, Масато-сан. Пожалуй, тут, у нас в кэндзюцу тебе нет равных».
— Ну, кроме тебя, — Масато улыбнулся. «Так, сейчас выпьем воды, и слуги уже ждут, с лошадьми. Я от тебя сегодня не отстану, уважаемый Масамунэ-сан, хотя бы один день в неделю надо посвящать воинским искусствам».
Оба были в простых черных кимоно, и, выйдя во двор, приняв от слуги запотевшую чашку с колодезной водой, даймё сказал: «Я, пожалуй, отдам тебе те комнаты в западном крыле, которые недавно отделали. У тебя теперь большая семья, — даймё улыбнулся, — не надо ютиться в тесноте».
Масато коротко поклонился и ответил, уже сидя в седле, передавая даймё лук: «Я велел поставить у озера мишени, сначала поедем туда, а потом можно будет разогнать лошадей на лугу, там много места»
— Ты знаешь, что наш будущий сёгун хочет запретить огнестрельное оружие? — смешливо спросил даймё, когда они подъехали к мишеням.
— Ну, — заметил Масато, спешиваясь, — я уже приказал собрать все мушкеты и хранить отдельно. Так, на всякий случай, ну, вдруг кому-нибудь захочется доехать до нашей провинции и проверить — как тут с этим обстоят дела? Так вот, если что, — мы этих мушкетов и в глаза не видели, — он рассмеялся и, прицелившись, пустил стрелу — прямо в центр мишени.
— Ты предусмотрителен, — одобрительно заметил даймё. «Смотри, цапля. Нет, нет, — он остановил Масато, — не стреляй, она очень красиво летит.
Мужчины проводили глазами птицу, и Масамунэ-сан, окинув взглядом изумрудную траву, серую воду озера и мягкие очертания гор, тихо сказал: «Знаешь, хоть тут и далеко от столицы, а все равно — прекрасно».
Уже за обедом, даймё, передавая блюдо с рисом, сказал: «Если хочешь, я возьму Воробышка в наложницы. Она, хоть и немолода, но еще красива».
— Спасибо, — кивнул Масато, — но ей будет, — он помолчал, — трудно. Видеть меня, мою семью…, Я не хочу, чтобы она страдала, она все же была со мной больше десяти лет. Я все обустрою так, чтобы ее не обидеть».
— И пусть твой сын начинает заниматься с моими воинами, — велел даймё. «Он сильный, умный мальчик, станет отличным самураем. Ты уже говорил с ним?».
— Тео-сан просила меня прийти вечером, — ответил Масато. «Я слышал, корабль почти закончен, так что этого, — он посмотрел в сторону, — человека больше ничего тут не удерживает».
— Не понимаю, — даймё полюбовался аккуратно уложенными на лакированном подносе кусочками рыбы, — почему ты не стал его убивать? Так было бы проще для всех.
— Он все же был отцом моему ребенку, — вздохнул Масато. «И потом, ты же сам меня учил, — следует взвешивать каждое слово и никогда не стоит быть поспешным в решениях».
— Ты хороший ученик, — даймё улыбнулся, и добавил: «Я рад, что все так сложилось, Масато-сан».
Он остановился на пороге комнаты и посмотрел на Сузуми-сан, которая вытирала посуду. Та вскинула черные, большие глаза, и, встав, поклонившись, тихо сказала: «Я знаю, я виновата, Масато-сан, если хотите, накажите меня».
«Про что это она? — мимолетно подумал Масато. «Да, она же мне спасла жизнь, и не в первый раз уже. Она меня из тюрьмы вытащила, когда мы воевали с этим, как его, даймё на нашей западной границе, в горах. Монашкой оделась, обманула охрану и вытащила. Меня тогда тоже казнить хотели. Господи, бедная девочка, прости меня, но иначе нельзя, никак».
— Ты сядь, пожалуйста, — попросил он мягко и опустился рядом, взяв ее руку. «Помнишь, я тебе рассказывал о своей жене и сыне?».
— Они погибли, да, — неслышно ответила Сузуми-сан, разглаживая край кимоно. «В море утонули».
«Почему на ней праздничное кимоно? — Масато вгляделся. «Да, то, что я в прошлом году ей подарил, темно-красного шелка, с вышитыми птицами. Ей очень идет».
— Так вот, — он поднялся, и, остановив Воробышка движением руки, — прошелся по татами, — моя жена, она жива. И сын тоже. Их тогда унесло далеко, на север, на острова, они не погибли. Они здесь. И возвращаются ко мне, — добавил Масато, и с ужасом увидел, как клонится вниз голова женщины.
«Повилика без кедра, — вспомнил он. «Одинокая травинка, слабая, которую растопчет любой прохожий. Господи, что же я делаю?».
— Я могу быть служанкой у вашей жены, — прошептала Воробышек. «Я очень аккуратная, она останется довольна».
— Не надо, — Масато наклонился и погладил ее по голове. «Так будет только хуже для всех, девочка. Даймё предложил взять тебя в наложницы. Но если тебе трудно…
— После вас — да, — дерзко сказала Воробышек, подняв голову, и тут же, смутившись, забормотала: «Простите…»
Он сглотнул и, помолчав, проговорил: «Я куплю тебе дом в городе, и, разумеется, дам приданое. Ну, или просто можешь взять эти деньги, если не хочешь замуж».
— Спасибо, Масато-сан, — она все смотрела на татами. «Когда мне надо…уходить?».
— Завтра, — он прикоснулся ладонью к мягким волосам. «Спасибо тебе за все, девочка. Я переночую, сегодня в казарме, у охраны, чтобы тебе было удобней собираться».
Масато вышел, и Воробышек, было, рванувшись, что-то сказать, увидела, как закрывается за ним тонкая, рисовой бумаги перегородка. Она еще увидела его тень в свете низкой луны, а потом остался только его запах, — сосна и тростник, только шум крыльев цапли над крышей дома, и она, тихо плача, уткнулась головой в татами, сжав пальцами шелк кимоно.
Служанки поставили на низкий, лакированный столик блюда, и, поклонившись, вышли.
Дэниел посмотрел на изящно разложенные кусочки рыбы и придвинул к себе поднос.
— Дэниел! — возмутилась Марта.
— Я на верфях был, — обиженно сказал брат, — а не на лютне играл. Если хочешь, возьми себе эти палочки, — он кивнул, — как они называются?
— Камабоко, — девочка потянулась за чашкой с соусом.
— Да, правильно, — Дэниел бросил на поднос оценивающий взгляд и начал с крупных, свежих креветок. «Они мне все равно не нравятся. Чем вы сегодня занимались? — он улыбнулся.
— Ездили смотреть, как делают их бумагу, васи, она называется, очень интересно, — девочка положила на стол сложенную из бумаги розу. «А потом там, — она махнула рукой на замок, — на женской половине, у даймё, пришла мастерица, она учила нас складывать из этой бумаги всякие цветы, и животных. Это Белла сделала, ее хвалили очень, — нежно сказала Марта. «У нее пальцы ловкие».
— Да, — брат рассмеялся, — она в свои пять лет так узлы легко вяжет, что хоть сейчас ее в моряки отправляй.
— А еще были на рынке, купили особый шкаф для кимоно, его тут называют тансу, — девочка попробовала чай и сказала удивленно: «Ну, почему, почему, в Новом Свете его никто не пьет, ведь гораздо вкуснее, чем разбавленное вино! А шкаф этот из вяза, ящики выложены кедром, и на нем медные украшения, вот!»
