Последняя война Российской империи - Сергей Эдуардович Цветков
2 сентября части русской 12-й армии (командующий генерал Дмитрий Павлович Парский) начали беспорядочное отступление по всему фронту, бросая артиллерию и военное имущество. В тот же день немцы вошли в Ригу, поставив эффектную точку в сухопутных операциях на Восточном фронте. Самоотверженное бегство 12-й армии спасло ее от больших потерь. Убыль составила 18 000 солдат и офицеров (из них 8000 – пленных). «Число пленных и военной добычи было меньше, чем мы ожидали», – разочарованно заметил генерал Гофман. Потери в германских частях не превышали 4000—5000 человек.
6 сентября Вильгельм II принял в Риге грандиозный военный парад. Войска, пройдя маршем по центральным улицам, салютовали кайзеру в парке Эспланада. Однако от дальнейшего наступления на Востоке германское командование отказалось и начало переброску дивизий из 8-й армии на Западный фронт и в Италию.
Падение Риги вызвало панику в Петрограде. «Всякий, кто мог, готовился к отъезду, – пишет английский посол в России Бьюкенен. – Уже были сделаны шаги к переводу государственных архивов в Москву, и правительство серьезно рассматривало вопрос о перенесении туда своей резиденции».
Мимолетная угроза немецкого наступления на Петроград побудила Керенского сделать новый шаг навстречу Корнилову. 3 сентября он, по докладу Савинкова, согласился на «объявление Петрограда и его окрестностей на военном положении и на прибытие в Петроград военного корпуса для реального осуществления этого положения, т. е. для борьбы с большевиками».
Корнилов готовился дать решительный бой «революционной демократии»: «Пора немецких ставленников и шпионов во главе с Лениным повесить, а Совет рабочих и солдатских депутатов разогнать так, чтобы он нигде и не собрался». Части 3-го кавалерийского корпуса под командованием генерала Александра Михайловича Крымова находились уже на подъезде к столице.
В эти дни Керенский также был настроен весьма кровожадно. Владимир Львов (бывший обер-прокурор Святейшего Синода) рассказывал, как в одном разговоре он заметил Керенскому, что «негодование (против Совета) перельется через край и выразится в резне».
– Вот и отлично! – воскликнул Керенский, вскочив и потирая руки. – Мы скажем тогда, что не могли сдержать общественного негодования, умоем руки и снимем с себя ответственность.
Но по мере приближения решительного часа Керенский начал колебаться и нервничать. Самолюбивый и тщеславный, он мучился подозрениями, что военный переворот приведет к сосредоточению всей полноты власти – гражданской и военной – в руках Корнилова. Мысль о том, что ему придется играть подчиненную роль, была для него непереносима. Свои личные амбиции Керенский прикрывал заботой о «защите интересов революции», твердя: «Я им революции не отдам».
Последнее столкновение Русского государства и русской революции произошло 9 сентября, когда Керенский объявил об отстранении Корнилова от должности Верховного главнокомандующего. На другой день он потребовал отмены приказания о движении 3-го конного корпуса на Петроград. Корнилов отказался подчиниться этим распоряжениям и решил «выступить открыто… произведя давление на Временное правительство», дабы «заставить его: 1. исключить из своего состава тех министров, которые по имеющимся сведениям были явными предателями Родины; 2. перестроиться так, чтобы стране была гарантирована сильная и твердая власть». По его приказу генерал Крымов выехал к войскам, направляющимся к Петрограду.
В ответ Керенский объявил генерала Корнилова мятежником и издал указ о придании его суду. Дикий страх перед «контрреволюцией» заставил главу правительства обратиться с призывом ко всем «революционным силам» встать на защиту «свободы». На обывателя обрушилась вся мощь революционной пропаганды. В газетах и листовках, на митингах и в резолюциях партийных конференций Корнилова и его сподвижников обвиняли в намерении реставрировать старый режим, отнять у народа «революционные завоевания». По решению Совета был создан Комитет народной борьбы с контрреволюцией, куда официально пригласили и представителей большевиков. Все обвинения в государственной измене были с них сняты. Большевики получили легальную возможность создавать свои боевые отряды – Красную гвардию.
Впоследствии Корнилов сожалел, что остался в Могилеве и не возглавил лично наступление на Петроград. В отсутствие Верховного главнокомандующего попытка переворота обернулась трагифарсом. Эшелоны с войсками генерала Крымова были остановлены на подступах к Петрограду. Навстречу им было послано множество делегаций – от Временного правительства, Петроградского Совета, Думы, от всяких местных комитетов и даже от мусульманского съезда (в составе 3-го конного корпуса находилась «Дикая дивизия», укомплектованная выходцами с Кавказа). Общими усилиями агитаторам удалось распропагандировать корниловские части, которые отказались продолжать наступление. Генерал Крымов, вызванный Керенским на переговоры, покончил с собой[185].
Попытка установления военной диктатуры столкнулась все с тем же фактором, который сводил на нет все военные усилия командования – отсутствием верной армии.
13 сентября Временное правительство, не дожидаясь созыва и решения Учредительного собрания, объявило Россию демократической республикой. В тот же день Корнилов и другие участники выступления добровольно отдались в руки начальника штаба Ставки генерала Алексеева, который готов был играть роль их адвоката, открыто заявляя: «Корнилов не покушался на государственный строй; он стремился, при содействии некоторых членов правительства, изменить состав последнего, подобрать людей честных, деятельных и энергичных. Это не измена родине, не мятеж». Поэтому арест корниловцев и их вождя, по словам Деникина, имел, скорее, «характер необходимой предосторожности» против самосуда «революционных масс».
Неудача корниловского выступления вызвала паралич последних механизмов государственной власти. Временное правительство, выбив из-под себя «правую» подпорку, не могло устоять на одной «левой». Устранив Корнилова, Керенский предрешил и свою собственную судьбу.
XII
Победа революционных сил над корниловцами вызвала по всей стране новую волну расправ над офицерами. Малейшего подозрения в «контрреволюционности» было достаточно для их избиения, ареста или самочинного убийства. Бесчинствующие солдаты стреляли по окнам офицерских жилищ, в офицерские собрания и командирские землянки летели бомбы. На заседаниях солдатских комитетов выносились решения изгнать (Кавалергардский полк) или перебить всех офицеров (63-й Сибирский полк).
Как писал генерал Головин, «произошел окончательный разрыв между двумя лагерями: офицерским и солдатским. При этом разрыв этот доходит до крайности: оба лагеря становятся по отношению друг к другу вражескими. Это уже две вражеские армии, которые еще не носят особых названий, но по существу это Белая и Красная армия».
Во фронтовых сводках говорилось о невыносимо тяжелом положении офицеров: «Атмосфера недоверия, вражды и зависти, в которых приходится служить при ежеминутной
