Последняя война Российской империи - Сергей Эдуардович Цветков
Этому зарождавшемуся патриотическому движению недоставало только вождя, и он быстро нашелся. Знаменем последних здоровых сил русской армии стал генерал Корнилов, принявший на себя обязанности Верховного главнокомандующего. «Взоры очень многих людей, – пишет Деникин, – томившихся, страдавших от безумия и позора, в волнах которых захлебывалась русская жизнь, все чаще и чаще обращались к нему. К нему шли и честные, и бесчестные, и искренние и интриганы, и политические деятели, и воины, и авантюристы. И все в один голос говорили: – Спаси!». Совет Союза казачьих войск, Союз офицеров Армии и Флота, Союз Георгиевских кавалеров вынесли постановление, что Корнилов – «единственный генерал, могущий возродить боевую мощь армии и вывести страну из тяжелого положения». Новому Верховному более или менее явно сочувствовали и те слои общества, которые грезили о «генерале на белом коне», герое, способном остановить надвигающийся хаос. Политическое прикрытие Корнилова осуществлял военный министр Борис Савинков. Родзянко приветствовал его телеграммой: «В грозный час тяжелого испытания вся мыслящая Россия смотрит на вас с надеждой и верой. Да поможет Вам Бог в вашем великом подвиге на воссоздание могучей армии и спасение России». Впоследствии генерал Алексеев с полным правом писал: «Дело Корнилова не было делом кучки авантюристов. Оно опиралось на сочувствие и помощь широких кругов нашей интеллигенции, для которой слишком тяжелы были страдания Родины».
Идея спасительной диктатуры была близка Корнилову. В ней он видел единственный выход из кризиса, созданного антигосударственной политикой революционной власти. Бонапартистские замашки были ему чужды. Придавая огромное значение законной преемственности, он видел в диктатуре только костыль, опершись на который ослабевшая Россия сможет сделать последний шаг к Учредительному собранию.
При вступлении в должность Верховного главнокомандующего Корнилов в ультимативной форме потребовал от правительства создания «трех армий» – в окопах, на транспорте и на промышленных предприятиях, то есть перехода к мобилизационной экономике. Среди выдвинутых им условий значились также введение смертной казни в тылу (в прифронтовой полосе) и невмешательство политического руководства в военные дела.
Оздоровление политической обстановки по плану Корнилова (и Савинкова) должно было начаться с «разгрузки» Петрограда. Под этим словом подразумевался ряд подготовительных мер к введению военного положения: расформирование и вывод из города наиболее разложившихся полков Петроградского гарнизона, полная ликвидация Кронштадского гарнизона, а также разгон Петроградского Совета. Для проведения этой операции с Юго-Западного фронта были сняты верные войска, костяк которых составляли части 3-го Конного корпуса.
В самой столице военный переворот готовились поддержать офицерские организации. Так, один из руководителей союза Георгиевских кавалеров докладывал генералу Половцову, что они «установили такое наблюдение за Советом, что в случае каких-нибудь происшествий в столице никто из Смольного не уйдет живым».
Правительству в планах Корнилова отводилась роль ширмы, прикрывающей действия Верховного главнокомандующего. Но если бы договоренности с Керенским достичь не удалось, то, по свидетельству Деникина, «предстояло насильственное устранение представителей верховной власти, и в результате потрясения рисовалась одна перспектива – личная диктатура».
Несомненно, Керенский решился на временный союз с Корниловым только в порыве отчаяния. Июльский мятеж наглядно продемонстрировал, что у Временного правительства больше нет социальной опоры – ни в армии, ни в тылу. В испуге шарахнувшись от большевиков, Керенский натолкнулся на плечо Корнилова и инстинктивно оперся на него. Правительство дало «принципиальное» согласие на предложенные Верховным меры. Вместе с тем Керенский и не думал отрекаться от «революционной демократии», представителем которой он себя считал, а потому всячески оттягивал практическое решение вопроса об оздоровлении тыла. Корнилова и стоявших за ним сил он боялся еще больше, чем Петроградского Совета. Уже через несколько дней после назначения Корнилова Верховным главнокомандующим Керенский стал подумывать о его замещении. Его сдерживала только растущая популярность Корнилова в армии и среди общественных деятелей, противоставлявших себя «революционной демократии».
Голоса последних были отчетливо слышны на Московском государственном совещании 25—28 августа[184]. Приехавшему Корнилову на вокзале была устроена триумфальная встреча. Депутат Родичев, обращаясь к нему, сказал: «Вы теперь символ нашего единства. На вере в вас мы сходимся все, вся Москва. И верим, что во главе обновленной русской армии вы поведете Русь к торжеству над врагом и что клич – да здравствует генерал Корнилов! – теперь клич надежды – сделается возгласом народного торжества». И закончил: «Спасите Россию, и благодарный народ увенчает вас». Одна из экзальтированных поклонниц упала перед Корниловым на колени. Офицеры на руках понесли его к автомобилю.
Речь Верховного главнокомандующего на Московском совещании произвела громадное впечатление.
«В наследие от старого режима, – говорил Корнилов, – свободная Россия получила армию, в организации которой были, конечно, крупные недочеты. Тем не менее, эта армия была боеспособной, стройною и готовой к самопожертвованию. Целым рядом законодательных мер, проведенных после переворота людьми, чуждыми духу и пониманию армии, эта армия была превращена в безумнейшую толпу, дорожащую исключительно своей жизнью.
Армия должна быть восстановлена во что бы то ни стало, ибо без восстановленной армии нет свободной России, нет спасения Родины. Для восстановления армии необходимо немедленное принятие тех мер, которые я доложил Временному правительству. Мой доклад представлен, и на этом докладе без всяких оговорок подписались управляющий военным министерством Савинков и комиссар при Верховном Главнокомандующем Филоненко (возгласы: «Браво!»)».
Корнилов заверил, что «с анархией в армии ведется беспощадная борьба, и анархия будет подавлена», но вместе с тем предупредил: «…Опасность новых разгромов еще висит над страной, еще висит угроза новых потерь территории и городов, и угрожает опасность непосредственно самой столице. Положение на фронтах таково, что мы вследствие разгрома нашей армии потеряли всю Галицию, всю Буковину и все плоды наших побед прошлого и настоящего годов. Враг в нескольких местах уже перешел границу и грозит самым плодородным губерниями нашего Юга… враг уже стучится в ворота Риги, и если только неустойчивость нашей армии не даст нам возможности удержаться на побережье Рижского залива, дорога к Петрограду будет открыта».
Через несколько дней мрачные предсказания Корнилова сбылись: германские войска вошли в Ригу.
Незадолго до этого, 25 августа, военный министр Временного правительства следующим образом оценил боеспособность русских войск: некомплект действующей армии составляет 674 000 человек; все людские резервы, включая учебные команды, школы прапорщиков, учителей, запасных полков, не превышают 800 000 человек. «Такое положение повелительно указывает, – следовал безжалостный вывод, – что без решительных мер мы придем к окончательному экономическому краху, анархии и гибели государства».
Быстрый успех немцам обеспечила новая тактика командующего 8-й армии генерала Окара фон Гутьера, впоследствии названная его именем. Немецкое
