Рашид Кешоков - По следам Карабаира Кольцо старого шейха
— Вот что, Буеверов,— медленно, словно в раздумье, начал он.— Вы знаете меня. Как по-вашему, способен я шутить в тот момент, когда дело, которое отняло у меня около двух месяцев, подходит к концу?
Петрович заморгал, соображая, как ему себя повести, еще раз глянул на разложенные на столе вещи и, опустив веки сказал:
— Нет. Вы шутить не любите, гражданин майор. Уж я- то знаю...— и снова посмотрел на Жунида, попытавшись угодливо улыбнуться.
— Тогда слушайте. На вас лично собрано достаточное количество улик. Здесь, на столе,— ваш плащ, на нем найдены ваши пальцы. В нем вы были, когда погружали в цементный раствор тело Исхака Кумратова. Разбитый чемодан принадлежит Тау. Вы знаете, где сейчас Бекбоев. Деньги,— Жунид взял пачку, обернув руку носовым платком,— из тех, что похищены у Барсукова. Остальное взял Омар Садык, оставив вас всех с носом. И послал он вас в Дербент после сходки в башне, чтобы вы попали в руки милиции, а он тем временем преспокойно удерет за границу, воспользовавшись услугами ПашиТирея, или еще кого-нибудь.
— Врешь, майор! — прошипел Буеверов.— На пушку берешь!
Шукаев оставил без внимания эту реплику.
— В Черкесске на вас, Буеверов, улики еще более тяжкие: в каретном сарае, позади шашлычной, найдено ружье Кумратова, на цевье которого и на прикладе тоже обнаружены ваши отпечатки. В квартире вдовы Пилипчук мы нашли на подоконнике крупинки пороха. Остальная его часть изъята при обыске в доме Щеголевых. Там еще сапоги с вашими отпечатками, патронные гильзы. А на теле Кумратова — бумажный пыж. Страничка для пыжа вырвана из учебника сына вашей квартирой хозяйки. Связи ваши с Исхаком Кумратовым, который продавал вам дичь для шашлычной, тоже установлены: Дзасов и Залимхан дали показания. Назвала вас Улита Щеголева, здесь, в КПЗ сидит Рита Сундунова — она вас тоже выдала, и мы теперь знаем, что убийство Барсукова и Кумратова было своего рода условием, испытанием, чтоли, чтобы вступить в шайку Омара Садыка.
Буеверов теперь не поднимал головы. Он вобрал ее в плечи и опускал все ниже, будто каждое слово Шукаева обрушивалось на него давящей тяжестью.
— И это еще не все. Я опускаю показания против вас Парамона Будулаева, Рахмана Бекбоева и Зубера Нахова. Уж они-то вас не пожалели, Буеверов (Жунид намеренно соврал, зная, что уличить его во лжи преступник сейчас не сумеет. После ареста Галины Васюковой некому стало информировать шайку о том, что происходит в милиции).
Буеверов едва слышно спросил:
— А чего ж мне... чего ж мне делать... Так и так — вышка?!
— Очень может быть. Не хочу успокаивать вас. Да вы и заслужили расстрел. Но, мне думается, вам психологически легче будет умирать, если вы узнаете, что главному виновнику ряда преступлений, в которых участвовали и вы, главарю вашему, который бросил всех вас в минуту опасности на произвол судьбы, Омару Садыку,— удастся преспокойно бежать. Не так ли?
Буеверов вскочил. В глазах его стояли слезы бессилия и ярости.
— Вот ему! Вот! — он сделал непристойный жест.
— Ведите себя прилично хоть здесь, Буеверов,— строго сказал Жунид.— Сядьте!
— Не стращай, майор, мне теперь терять нечего!
— Сядьте! — прикрикнул Жунид.
Буеверов повиновался.
— А теперь, если не хотите, чтобы Омар Садык ушел, назовите адрес Акбашева. Ну, быстро!
— Новороссийск, порт,— сказал Буеверов, обхватив голову руками.— Третий причал. А где он ночует — не знаю. И будьте вы все прокляты...
Через пять минут в Новороссийск уже летела радиограмма: «В порту, на третьем причале работает рецидивист Паша-Гирей Акбашев тчк. Ожидается появление старика имени Омар Садык ткч До прибытия опергруппы Дербента организовать наблюдение зпт если возникнет возможность взять обоих сразу зпт арестовывайте немедленно тчк Не исключено, что появится и третий преступник Хапито Гумжачев с документами на имя Сату Кади тчк Приметы»...
Далее подробно описывалась внешность Омара Садыка, Акбашева и Гумжачева. Передал радиограмму начальник Дербентского управления НКВД подполковник госбезопасности Гафуров.
* * *На Новороссийских причалах всегда царят шум и деловая суета, а теперь этот огромный, сложный механизм, называемый морским портом, жил еще более напряженной жизнью, ускоренный ритм которой определяла война. Огромные, неуклюжие, похожие на гигантских птиц с загнутыми клювами, портальные краны беспрестанно иоворачивали, поднимали и опускали свои шеи-стрелы, загружая и разгружая траулеры, танкеры, сухогрузы; по пирсу сновали вагонетки и автокары, на рейде дымили трубами десятки судов, бегали задорные, низко сидящие в воде буксиры, раздавались сигнальные свистки паровозов, втаскивавших теплушки и платформы прямо на причал, слышалась разноголосая, разноязыкая речь.
В городском управлении и угрозыске Шукаев и его группа пробыли не более получаса. Здесь их догнало сообщение из Черкесска: сутки назад, то есть через день после их отъезда умер Рахман Бекбоев. «Бездарно жил — бездарно кончил»,— сказал Жунид.
Задерживаться было нельзя: события здесь, в Новороссийске, развивались так стремительно, что малейшее промедление грозило провалом всей операции.
Радиограмма Шукаева, по-видимому, не опоздала. Дело в том, что человек, внешние приметы которого совпадали с перечисленными в радиограмме, действительно работал в порту под фамилией Хасанова, исполняя обязанности старшего по погрузке на третьем причале. Оформился он в качестве подсобного рабочего еще 20 апреля и очень быстро обнаружил нешуточное знание портовой специфики, а однажды даже заменял оператора в кабине крана. Предложенное ему спустя неделю место бригадира, принял, как нечто само собой разумеющееся. План его бригада выполняла исправно, но особого рвения Хасанов, как видно, к работе не испытывал и в стахановцы не стремился. Друзей среди грузчиков и портовых рабочих не завел, казался нелюдимым и, как вскоре выяснилось, имел невинную страсть — коллекционировал значки. В свободное время бродил по пирсу, переговариваясь с помощью жестов с иностранными матросами, и был ужасно горд, если к концу дня на его зюйдвестке красовалось несколько заграничных значков, выменянных на папиросы, мундштуки или еще какие-либо мелкие сувениры.
Где он жил, никто не знал: от зари до зари Хасанов толкался в порту, даже если работать ему предстояло в другую смену.
К нему привыкли. Его знали все сторожа и военная охрана порта. По национальности он был не то черкесом, не то адыгейцем, но говорил безо всякого акцента, очень грамотно строил фразы и на простых грузчиков порта производил впечатление «ученого человека». Сначала они совались к нему с расспросами, но не тут-то было: бригадир оказался не из разговорчивых. Его оставили в покое. Каждый живет, как знает.
К сообщению из Дербента в Новороссийском управлении отнеслись со всей серьезностью. Была создана оперативная группа из пяти человек, которой и поручили наблюдение за Хасановым. В последние несколько дней, как удалось установить путем опроса рабочих, знавших его, бригадир грузчиков стал проявлять повышенный интерес к турецкому судну «Севаз», находившемуся на погрузке вторую неделю. Портовики не придали этому особого значения, зная о слабости Хасанова, который из-за одного пустякового значка часами мог надоедать какому-нибудь иностранцу из судовой команды
Что же касается старика с белой бородой клинышком и ватными бровями, то есть Омара Садыка то никто из общавшихся с Хасановым людей, по крайней мере в дни, когда он был взят под наблюдение не видел человека с подобными приметами
— Я хочу посмотреть на этого Хасанова,— сказал Шукаев
— Может быть, вы хоть немного отдохнете? — спросил пожилой седоусый капитан, заместитель начальника новороссийского угрозыска, который занимался опергруппой, прикрепленной к порту.— Глаза у вас красные, как у кроликов Небось, не спали пару ночей? Или больше?
— Было дело,— сказал Вадим Акимович.— Потом отоспимся
Предварительно переодевшись в штатское, поехали в порт Костюмы, которые каждый из них вез из Черкесска в чемоданчике, так основательно измялись, что вид у Жунида и его спутников был довольно жалкий.
— Дачные мужья,— усмехнулся Шукаев, оглядывая свои ноги.— Черт с ним, сойдет и так. Не на свадьбу. Все равно гладиться некогда
Старый деревянный вагончик, служивший временным подсобным помещением для рабочих, стоял на кирпичах в самом начале третьего причала. Он был пуст, когда Жунид, Дараев и усатый капитан вошли внутрь, поднявшись по доске с набитыми поперек планками, заменявшими ступеньки
Сугуров и Маремкулов остались снаружи, войдя в тень каких-то огромных тюков из мешковины, штабелями наваленных один на другой
