Рашид Кешоков - По следам Карабаира Кольцо старого шейха

... Оставив шахтановскую «эмку» в конторе совхоза, рас­положенного в урочище Халкол, они, с разрешения директо­ра, подняв его с постели, взяли лошадей, проводника и вер­хами (уже начинался рассвет) отправились к башне.

В том месте, где от реки вверх поднималась тропинка, вьющаяся узеньким серпантином по скале, местами заросшая травой, Абдул Маремкулов нашел изодранный об острые камни, неузнаваемо изувеченный фибровый чемодан. Крыш­ка валялась метрах в пятидесяти, тоже изуродованная.

Жунид, осмотрев находку, задрал голову вверх. Там, под облаками, на уступе скалы, сливаясь с ней своей каменной кладкой, торчала башня.

— Высоко, черт возьми,— сказал Шукаев.— Оттуда он и сбросил чемоданчик. Спрячьте вон за тот валун. На обрат­ном пути заберем. В этом чемодане, братцы, и лежали четы­реста шестьдесят тысяч рублей, похищенные у Барсукова...

До башни добирались минут сорок. Лошади были в мыле, когда они, наконец, поднялись.

Когда они вошли внутрь, достаточно было одного взгля­да, чтобы убедиться: цыганка не лгала. Труп Феофана лежал возле очага, наполовину залитого остывшим бараньим буль­оном из котла, который барон опрокинул при падении.

Только стилета Омара Садыка не было. Под лестницей они ковырялись довольно долго, пока нашли каменный рычаг, с помощью которого отодвигалась хорошо замаскированная дверь, если скальную плиту можно назвать дверью. Шукаев, знавший немного об устройстве старинных горских стороже­вых башен, сразу обратил внимание на одну деталь в сбив­чивом рассказе цыганки. Омар Садык появился среди своих сообщников внезапно, возникнув, как привидение, из тьмы под лестницей. Рита в этот момент стояла под дверью, по обык­новению собираясь подслушивать, и смотрела в щель между дубовым косяком и стеной башни. Значит, именно там должен был быть или потайной выход, или подземный ход.

Открывшееся перед ними темное отверстие в стене ока­залось лазом в подземный ход.

Выкопан и пробит в скале он был, видимо, в те же не­запамятные времена, когда построена башня: своды кое-где обрушились, и пробираться вперед в местах завалов можно было только ползком.

В галерее подземного хода они ничего не нашли, кроме пачки десятирублевок, оклеенной полосатой бумагой крест-накрест как это делается в госбанках и сберкассах.

Пятьсот рублей.

— Уронил, когда перекладывал,— сказал Дараев, рассмат­ривая пачку при свете фонарика.

— Я был прав. Деньги лежали где-то здесь,— сказал Жунид.— Ладно, двинули дальше.

Они шли по подземному ходу вдвоем. Шахтанов, Сугу-ров и Маремкулов должны были спустить труп Феофана вниз и привести лошадь по тропе.

Усталые, грязные, перепачканные желтоватой каменной пылью, они выбрались с Дараевым на воздух среди густых зарослей ежевики, у самой реки.

—  Подождем их здесь? — спросил Вадим Акимович, от­ряхиваясь.

—  Да,— Жунид достал из кармана записную книжку, полистал.— Ну-ка, дай эту пачку.

Несколько минут он сличал номера билетов со своими записями, потом спрятал блокнотик в карман.

— Совпадает. Те деньги. Все верно.

Дараев вдруг ни с того, ни с сего стукнул себя по лбу.

—  Черт! — с досадой сказал он.— Мы с тобой крепко прошляпили!

—  Что еще?

—  Зря мы не допросили Буеверова!

—  Что бы это дало? И так все известно. А время бы потеряли.

—  Нет, не все. Ты зачем давал телеграмму в Новорос­сийск?

—  Там же Паша-Гирей.

—  Верно. А он — матерый контрабандист. Значит, име­ет связи с иностранными судами. В свое время он организо­вал побег за границу недобитому белогвардейцу и предате­лю Ивасьяну...

—  Помню я все это, Потому и дал телеграмму, что Омар Садык может попытаться бежать за кордон. Золота и драго­ценностей у него достаточно. А советские деньги он с успе­хом обменяет в любом иностранном порту на валюту...

—  А как найдут Акбашева товарищи из Новороссийска?

Жунид, все еще не понимая, смотрел на Дараева.

—  Постой... Ты думаешь?..

—  Конечно. Буеверов может знать, где искать Пашу-Гирея. Если знает Гумжачев... Рита сказала ведь, что Хапито предлагал Феофану бежать в Новороссийск!

—  Черт подери! — ругнулся Шукаев.— И на старуху бывает проруха! Надо же. Хоть бы раньше сказал!

—  Мне самому это пришло в голову минуту назад.

—  Да-да-а... хорошенький ляп...— Жунид нахмурился, полез в карман за папиросами.— Что ж теперь? Не казнить же меня? Надо исправлять. Не ошибается, говорят, тот, кто ничего не делает...

Дараев похлопал его по плечу.

— Не огорчайся. Мы все виноваты. И я тоже хорош.

Следовало сообразить. Вернемся — допросим Буеверова. Ра диограмму дадим.

— И все же...

Из-за скалы показались Анвар, Арсен и Абдул с лошадь­ми. Тело барона, завернутое в плащпалатку, свешивалось с седла.

В совхоз они вернулись часам к десяти утра. Солнце стояло уже высоко, освещая зеленые склоны, где обычно паслись табуны. Послали на кош за Жабраилом Аушевым.

Бывший барыга и торговец крадеными лошадьми из Орюр-та порядочно обрюзг и постарел за восемь лет, которые про­шли со дня их последней встречи, когда после долгих поис­ков карабаир — красавец-жеребец редкой породы — был обнаружен в сакле Аушева. Барышник изменился мало. Та же круглая, полная физиономия. Толстый, с загнутым кон­чиком нос, придающий ему сходство с филином. Чуть ковы­ляющая походка — следствие давнего благоприобретенного уродства: у Аушева недоставало левой ягодицы, отсеченной шашкой во время драки. Волос теперь почти не было на его голове, только по бокам — седые редкие космы, а посереди­не — блестящая красновато-медная лысина. И лицо у него было цвета меди — загорелое и обветренное.

—  Вы арестованы,— без обиняков сказал Дараев.

—  За что?

—  За пособничество бандитам и убийцам, Аушев,-— вме­шался Жунид.— Вы давали им совхозных лошадей, для того чтобы они могли добираться до старой башни и устраивать там свои сборища. Это пока. Остальное выяснится в Дербен­те, куда вам придется с нами проследовать...

—  Зачем говоришь, начальник! — покачал головой табун­щик и хитро прищурился.— Я законы знаю. Знаю, все знаю. Не доказали — не арестован. Кому давал лошадей старый Жабраил?

Аушев по-видимому, не узнал их. Экономя время, Жу­нид решил припугнуть его.

—  Я майор госбезопасности Шукаев. Помните дело о карабаире? А это — капитан Дараев. Что же касается людей, которым вы помогали, то один их них — цыганский вайда Феофан третий — лежит во дворе с перерезанным горлом. Убил его Омар Садык. Буеверов — в камере предваритель­ного заключения в Дербенте. Рита Сундунова там же. В Черкесске арестованы Бекбоев, Нахов и Будулаев. Ну? Про­должать?

—  Не надо, начальник...— лицо Аушева побагровело еще больше.— Я давал коней Омару, начальник... Как мог не дать? Старый Жабраил боится. Жабраил всегда трус был — как не дать? Больше нет плохой дело, клянусь, начальник! Бери, арестуй, вези Дербент — не виноват я...

— Посмотрим, Аушев.

Директор совхоза дал им грузовик. В кузов уложили труп Феофана, разбитый фибровый чемодан. В кабине вместе с шофером поехал Арсен: Аушева они взяли с собой в «газик»

Машину на обратном пути вел Жунид. Никто не разго­варивал до самого Дербента. Шукаев так гнал, что каждый из его спутников в глубине души не раз прощался с жизнью на каком-нибудь очередном повороте, когда «газик» заносило так сильно, что некоторое время он катился на двух колесах, накренившись, точно заправский корабль.

—  Уф! — выдохнул Вадим Акимович, выходя из кабины возле здания управления.— Ну и ну! Не раз я с тобой ез­дил, Жунид, но так — еще никогда.— Он пошевелил затек­шими плечами и наклонил голову, точно удивляясь, что цел, что не рассыпался во время этой сумасшедшей гонки.

—  Пошли, быстро,— вместо ответа сказал Жунид,— хватая его за руку.— Быстро к Буеверову...

—  Зачем я-то тебе? — торопясь за ним, возразил Дараев.— Ты и сам справишься, а здесь тоже надо кое-что сде­лать.

—  Верно...— Жунид приостановился в дверях.— Верно. Ты давай... оформи здесь все: труп Феофана — в морг, раз­битый чемодан — как вещественное доказательство. И день­ги... Давай. А я из него вытащу! Если, конечно, он знает...

Когда конвойный ввел Буеверова в комнату для допро­сов, на столе перед Шукаевым лежали бренные останки че­модана, пачка десятирублевок и брезентовый плащ с капю­шоном.

В первую минуту оба молчали. Хитрые глазки Петрови­ча, один из которых наполовину был закрыт марлевой повяз­кой,— смотрели настороженно и выжидающе.

Шукаев, казалось, решал, с чего начать. Во взгляде его были злость и презрение.

— Вот что, Буеверов,— медленно, словно в раздумье, начал он.— Вы знаете меня. Как по-вашему, способен я шутить в тот момент, когда дело, которое отняло у меня около двух месяцев, подходит к концу?