Рашид Кешоков - По следам Карабаира Кольцо старого шейха

—  Не знаю,— ответил Жунид, подходя к окну их гости­ ничного номера.— Я тоже думал об этом. Они ничего не пили: да и предложи им Бекбоев выпивку, это насторожило бы их. А с часами Кумратова он, наверное, что-то сотворил.

—  Возможно, мы так и не узнаем этого. Кто, кроме Рахмана, может это знать. А он уже не заговорит никогда...

—  Может, и так,— зевнув, сказал Шукаев и, сев в крес­ло, стал расшнуровывать туфли.— Давай вздремнем часок.— Вечно не высыпаюсь...

На втором туфле развязать шнурок он не успел. Раздался телефонный звонок. Дараев подскочил к трубке.

— Да. Что?.. Ну, конечно. Нет, ты серьезно? Прямо на борту? Он не спятил? Ладно. Сейчас едем.

Жунид по лицу Вадима сразу понял, что случилось что-то из ряда вон выходящее.

—  Что там?

—  Омар Садык! — хватая с тумбочки пистолет и устра­ивая его на ремнях под мышкой, сказал Дараев.— Едем ско­рее! Арсен его задержал! Твой темпераментный цыган натво­рил дел. Как бы нам еще не нарваться на международный конфликт с капитаном иностранного судна!..

—  Говори яснее! — разозлился Жунид.— Какой-такой международный конфликт?

—  Откуда я знаю? Ты же сам слышал: я говорил е Маремкуловым не больше минуты. Он только успел сказать, что Арсен увидел Садыка на борту «Севаза». Тот, вроде, подошел к одному из бортовых огней у леерной стойки. Ар­сен его и узнал. Никому ни слова ни говоря, по швартову забрался на корабль, схватил старика и швырнул его в воду. И сам — следом. Говорит, вода — наша территория. А на судне — пока, мол, обыска добьемся, шейх удерет...

Машину они вызвали из управления и вскоре уже мча­лись по темным улицам к порту. Вечер был темный, но не жаркий. С моря тянуло легким освежающим ветерком. В порту светились редкие синие огоньки.

Шукаев вел машину сам.

Когда они свернули на набережную, он вдруг неожидан­но рассмеялся. Весело, озорно.

—  Чего ты ржешь? — сердито спросил Вадим.— Как бы нам неприятностей не нажить по милости Сугурова.

—  Черт с ними, с неприятностями! — заявил Шукаев.— Зато ювелир в наших руках. Молодец Арсен!

У причала их встретил лейтенант Абдул Маремкулов.

—  Где он? — был первый вопрос Шукаева.

—  В вагончике, товарищ майор! Там еще Сугуров и двое из военной охраны порта.

Внутри вагона горела под потолком синяя лампа, осве­щая лица находившихся там людей, неестественно холодным, выморочным светом.

По полу растеклась темная лужа.

Омар Садык мокрый с ног до головы, с наручниками на руках, сидел на скамье, откинувшись спиной к стене и при­щурив веки. Его белые брови, седая бородка и бледное лицо сразу же вызвали в памяти Жунида далекое воспоминание. Этого он забыть не мог. Обстоятельства, при которых он встречался восемь лет назад с этим человеком, были настолько исключительными, что запечатлелись, наверное, на всю жизнь.

Напротив Омара, положив на столик перед собой наган, сидел Сугуров, тоже до нитки промокший, с непроницаемой физиономией, на которой, однако, хорошо знавший Арсена Шукаев тотчас прочел выражение торжества. Что ж, все ясно: Арсен не простил старику той первой их встречи, когда с ним обошлись как с желторотым мальчишкой. Теперь лейтенант Сугуров взял достойный реванш.

В углу вагончика стояли два красноармейца с винтов­ками.

— Товарищ майор госбезопасности...— встал Арсен, уви­дев Шукаева.— Докладываю..

—  Садись,—  сказал Жунид.—  И  рассказывай  по  по­рядку.

Арсен заметно волновался, но Шукаеву ни разу не при­шлось перебивать его и переспрашивать: одним из главных достоинств Сугурова было умение говорить кратко и точно.

... Когда над портом сгустились сумерки, они вышли с Абдулом из вагончика и, разделившись, направились по при­чалу в разные стороны. Договорились патрулировать час, а затем снова встретиться. Вскоре должна была подойти и воинская охрана.

«Севаз» через день покидал Новороссийск. Судно стоя­ло под парами — пробовали машину с отключенными винтами. О том, что текущий ремонт и погрузка на судне закон­чились, лейтенант Сугуров знал от управления портом.

Арсен обошел все закоулки, посидел на брезенте, закры­вавшем насыпанные недавно кучи зерна, прислушался. Плес­калась вода, изредка кричали чайки, слышался негромкий гул двигателей «Севаза».

Он встал и, подойдя к тяжелым чугунным кнехтам[60], к которым был пришвартован корабль, сел на теплый, нагре­тый за день металл. На палубе судна было тихо и темно. Какой-то человек стоял, облокотившись о поручни. Лица его нельзя было разглядеть, но, заметив его, Арсен инстинктив­но присел, слившись с кнехтами.

В этот момент зажглись бортовые огни. Один из фона­рей на шлюпбалке загорелся как раз возле стоявшего на палубе человека, и Сугуров узнал... Омара Садыка.

Тот сейчас же отошел в темноту.

Арсен размышлял не более минуты.

Пока он дозвонится в гостиницу к Шукаеву, пока им удастся урегулировать все формальности с управлением порта и турецким консульством, пройдет вся ночь, а, может быть, и весь день.

И он решился.

Потом удивлялся собственной дерзости.

Стараясь не шуметь, взялся за толстый канат и, отки­нувшись спиной к плескавшейся внизу воде, полез на палу­бу носовой части судна. Несколько раз приходилось останав­ливаться и висеть, потому что канат начинал раскачиваться.

Когда Арсен со всеми предосторожностями перекинул, наконец, свое тело через поручни, Омар Садык еще стоял возле одной из шлюпок, затянутых сверху брезентом и смот­рел на воду. Арсен мысленно прикинул расстояние: не боль­ше десяти шагов. Между пирсом и бортом «Севаза» — мет­ра три с половиной-четыре. Можно попытаться.

По палубе он полз на коленях, чтобы Садык не услышал его шагов. Затем, когда оставалось совсем немного, прыгнул.

Старик, несмотря на свое хилое телосложение, оказался сильным и жилистым. Но боролся молча и, Арсен понимал, почему. Он не хотел криком привлекать внимания.

Все же Сугурову удалось сбросить Омара в воду между причалом и судном и прыгнуть в.след самому. Он поймал Садыка в воде за плащ и потащил к берегу. Теперь тот не сопротивлялся: видно, он плохо плавал, и все силы уходили на то, чтобы удержаться на поверхности.

Всплеск услышали на «Севазе». Что-то кричали с борта по-турецки. Прибежал Маремкулов, помог Арсену вытащить старика из воды.

Вот все.

—  Ты его обыскивал? — спросил Дараев.

—  Нет. Ждал вас.

—  Молодчина,— сказал Шукаев.— Молодчина, Арсен. Но от взыскания за самовольные действия, наверное, даже я тебя не спасу.

—  А-а, ничего,— безо всякого огорчения сказал Сугуров.— Зато я его схватил.

Бледные губы Садыка зашевелились.

—  Мизерабль...— расслышал Жунид.

—  Изволили заговорить по-французски? — пенял Шука­ев.— Нет, гражданин Садык. Это не он подонок, это вы... Впрочем, мы вас разыскивали не для того, чтобы обменивать­ся любезностями. Ребята, обыщите его,— повернулся он к красноармейцам.

Когда сняли все, что было надето под бешметом Омара, Арсен и все остальные поняли, почему старик так плохо дер­жался на воде, когда его тащил к молу Сугуров.

В полотняном поясе было зашито не меньше трех килог­раммов золота и драгоценностей. В подкладке бешмета — несколько пачек валюты. Зелененькие американские доллары. И фуляровый платок с инициалами. Один из тех пяти плат­ков, которые ходили по рукам уголовников, как своего рода пароль, опознавательный знак, означающий, что податель его достоин доверия.

Жунид развернул фуляр и, переглянувшись с Вадимом, положил на стол. Сквозь тонкую ткань платка просвечивало золото, извлеченное из распоротого пояса Омара Садыка.

Оба красноармейца не сводили глаз со стола, один даже Приоткрыл рот от удивления.

Никто из людей, находившихся в этот момент в вагон­чике, еще не видел столько ценностей сразу. Кроме, конеч­но, Омара Садыка.

Даже Сугуров смотрел на драгоценности чуть дольше, чем того требовали обстоятельства.

Были тут броши с крупными сверкающими камнями, кольца всех форм и видов, браслеты, платиновые серьги, несколько нитей, по-видимому, настоящего жемчуга, два до­вольно крупных самородка.

— Где советские деньги? — спросил, опомнившись пер­вым, Дараев.— Четыреста шестьдесят... впрочем, нет, четы­реста пятьдесят девять тысяч пятьсот рублей, которые похи­щены у кассира из Шахара? Одну пачку из них вы уронили в башне, когда перекладывали деньги из чемодана.

Омар Садык прикрыл веки.

— Не надейтесь, что я буду говорить,— прошептал он.— И вообще — кончайте эту комедию. Я подвержен простуде. И по всем законам, божеским и человеческим, имею право на сухое платье...

— Вот как вы заговорили, Балан-Тулхи-Хан,— с издев­кой в голосе сказал Жунид.— Или вам больше нравится Лялям Балаев?