Последняя война Российской империи - Сергей Эдуардович Цветков
Пораженческие настроения солдатской массы произвели на Керенского – красноречивого демагога, поначалу искренне уверенного в своем «магическом влиянии» на войска, – тягостное впечатление. Окончив объезд фронта, он решительно заявил Брусилову, что ни в какой успех наступления не верит.
Мнение бывшего присяжного поверенного Брусилова не интересовало. После отъезда Керенского из Ставки на Юго-западном фронте загрохотало три тысячи русских пушек – началась двухдневная артиллерийская подготовка, ровнявшая с землей вражеские укрепления.
Подготовка к наступлению русских войск в Галиции не осталась незамеченной противником. Дневник генерала Гофмана, начальника германского штаба Восточного фронта, содержит немало записей, отражающих его озабоченность русскими приготовлениями. 7 июня: «Алексеев обещал предпринять наступление, а пока что он смещен, и Брусилов занял его место. Нужно подождать, пока выяснится, удастся ли осуществить наступление Брусилову. Во всяком случае мы предпринимаем все нужные меры». 19 июня: «По-видимому, русские действительно намереваются наступать на нас в Галиции. Ну, что ж, пусть начнут». 25 июня: «Все мои приготовления закончены». И, наконец, 29 июня: «Я жду, начнет ли Брусилов свое наступление в Галиции или нет. Хочу надеяться, что он это сделает. И тогда я ему доставлю одну приятную «неожиданность»» – под этим подразумевался ввод в бой шести отборных дивизий, снятых Гинденбургом с Западного фронта и направленных на усиление австро-германской группировки в Галиции.
На рассвете 1 июля «русская революционная армия» перешла в свое первое и последнее наступление в этой войне.
Повторилась прошлогодняя картина, только в масштабах одного фронта – Юго-западного. Войска, которые действовали на главном, Львовском, направлении (11-я и 7-я армии), не смогли выполнить поставленной перед ними задачи. Нанеся противнику крепкий удар в первые два дня наступления, они вдруг встали, как вкопанные. Причиной тому были митинги, широкой волной разлившиеся по армейским тылам. Резервные части в массовом порядке голосовали за скорейшее прекращение атак. Многие подразделения, находившиеся на передовой, также посчитали, что они свое дело сделали, и отказывались идти вперед. Предлоги были самые разные – вплоть до сибаритской жалобы на то, что «своя артиллерия так хорошо поработала, что на захваченных позициях противника ночевать негде». От дальнейшего наступления на Львов пришлось отказаться.
Зато 8-я армия генерала Корнилова, выполнявшая отвлекающий удар южнее Львова, 6 июля неожиданно полностью опрокинула противника и спустя девять-десять дней заняла Галич и Калуш, продвинувшись вперед на 40 и более километров. Австро-германские войска отошли за реку Ломницу, оставив в русском плену 150 офицеров, 10 000 солдат и около ста орудий. В последний раз русское оружие блеснуло славой. Но, как отметил Людендорф в своих мемуарах, «русская армия была уже не та». «Демократические основы устройства армии» и здесь подрезали крылья наступлению. Успех на фронте был сведен на нет митинговой стихией в тылу. Наступление пришлось остановить. Корнилов потратил несколько дней на споры с солдатскими комитетами, пытаясь вдохнуть в них волю к победе. Служивший под его началом капитан Генерального штаба Митрофан Осипович Нежинцев в своих воспоминаниях описал одну из таких сходок:
«…Построенные части резерва устроили митинг и на все доводы о необходимости наступления указывали на ненужность продолжения “буржуазной” войны, ведомой “милитарищиками”. Когда генерал Корнилов, после двухчасовой бесплодной беседы, измученный нравственно и физически, отправился в окопы, здесь ему представилась картина, какую вряд ли мог предвидеть любой воин эпохи. Мы вошли в систему укреплений, где линии окопов с обеих сторон разделялись, или, вернее сказать, были связаны проволочными заграждениями… Появление генерала Корнилова было приветствуемо… группой германских офицеров, нагло рассматривавших командующего русской армией; за ними стояло несколько прусских солдат… Генерал взял у меня бинокль и, выйдя на бруствер, начал рассматривать район будущих боевых столкновений. На чье-то замечание, как бы пруссаки не застрелили русского командующего, последний ответил: “Я был бы бесконечно счастлив – быть может, хоть это отрезвило бы наших затуманенных солдат и прервало постыдное братание”. На участке соседнего полка командующий армией был встречен… бравурным маршем германского егерского полка, к оркестру которого потянулись наши “братальщики” – солдаты. Генерал со словами – “это измена!” – повернулся к стоящему рядом с ним офицеру, приказав передать “братальщикам” обеих сторон, что если немедленно не прекратится позорнейшее явление, он откроет огонь из орудий. Дисциплинированные германцы прекратили игру… и пошли к своей линии окопов, по-видимому, устыдившись мерзкого зрелища. А наши солдаты – о, они долго еще митинговали, жалуясь на “притеснения контрреволюционными начальниками их свободы”».
А пока продолжались эти препирательства, на митингующие толпы 11-й русской армии обрушилась гофмановская «неожиданность» – Злочевская группировка генерала Арнольда фон Винклера (9 пехотных дивизий при 600 орудиях).
Никакого сопротивления не было. 6-я Гренадерская дивизия, первой оказавшаяся на острие немецкого удара, просто разбежалась, под ружьем осталось едва 200 человек. Паническое бегство русских полков ошеломило самих немцев, не ожидавших ничего подобного.
Спустя три дня из 11-й армии Временному правительству донесли «всю правду о совершившихся событиях»:
«Начавшееся 6 июля (19-го, по новому стилю. – С. Ц.) немецкое наступление на фронте 11-й армии разрастается в неизмеримое бедствие, угрожающее, быть может, гибелью революционной России. В настроении частей, двинутых недавно вперед героическими усилиями меньшинства, определился резкий и гибельный перелом. Наступательный порыв быстро исчерпался. Большинство частей находится в состоянии всевозрастающего разложения. О власти и повиновении нет уже и речи, уговоры и убеждения потеряли силу – на них отвечают угрозами, а иногда и расстрелом… Некоторые части самовольно уходят с позиций, даже не дожидаясь подхода противника… На протяжении сотни верст в тыл тянутся вереницы беглецов, – с ружьями и без них, – здоровых, бодрых, чувствующих себя совершенно безнаказанными…».
Разгром 11-й армии вызвал катастрофу всего Юго-Западного фронта. Под нажимом в пять раз слабейшего противника покатились назад 7-я, а затем и 8-я армии. Офицеры были бессильны остановить бегущих и могли только жертвенно гибнуть, спасая честь своих подразделений. Из XXXVIII армейского корпуса сообщали: «Тщетно офицеры, следовавшие впереди, пытались поднять людей. Тогда 15 офицеров с небольшой кучкой солдат двинулись одни вперед. Судьба их неизвестна – они не вернулись». 22 июля на реке Стрыпе три германские роты обратили в бегство 126-ю пехотную и 2-ю Финляндскую дивизии; на позиции остались только триста офицеров и несколько солдат. Нередки были случаи, «когда горсть оставшихся верными долгу защищала позицию, в то время как в ближайших резервных частях шли беспрерывные митинги, решая вопрос о поддержке, а затем эти части уходили в тыл, оставляя умирать своих товарищей». Озверелые банды дезертиров убивали попадавшихся на их пути офицеров, грабили местных жителей, насиловали женщин.
«Армия обезумевших темных людей, не ограждаемых властью от систематического разложения и развращения,
