Последняя война Российской империи - Сергей Эдуардович Цветков
Позднее Брусилов утверждал, что становясь во главе вооруженных сил России, он «понимал, что в сущности война кончена для нас, ибо не было, безусловно, никаких средств заставить войска воевать. Это была химера, которой могли убаюкиваться люди, подобные Керенскому, Соколову и тому подобным профанам в военном деле, но не мне». Но тогда, летом 1917 года, он говорил совсем другое. В интервью, данном им корреспонденту газеты «Русское слово» сразу же после назначения главнокомандующим, были следующие слова: «Я глубоко надеюсь, что русская армия больна только снаружи. Ныне чувствуется, что она с каждым днем воскресает и крепнет. Я убежден, что русская армия, будучи кость от кости и плоть от плоти великого русского народа, благополучно перенесет выпавшие на ее долю великие потрясения и, выйдя обновленной и сильной из всех тяжелых испытаний, выполнит свой долг перед родиной, чтобы закрепить навеки завоеванную революцией свободу во имя счастья всех трудящихся масс».
Эти слова соседствовали на той же газетной полосе с отчетом о выступлении Брусилова на заключительном заседании съезда делегатов Юго-Западного фронта (2 июня). Генерал заверил собравшихся: «У нас теперь все есть в достаточном количестве. Армия снаряжена и вооружена прекрасно, даже лучше, чем была. Наступил также моральный перелом в солдатской среде. Теперь уже почти все готовы идти вперед, когда это будет приказано».
Возможно, что его оптимизм основывался на опыте создания летом 1917 года добровольческих ударных отрядов или батальонов смерти. Идея эта, что называется, витала в воздухе, с подобными предложениями выступали как облеченные властью гражданские лица, так и военные. Например, делегация Черноморского флота, прибывшая на Съезд солдатских депутатов Юго-Западного фронта, обратилась к генералу Брусилову и военному министру Керенскому с заявлением о необходимости формирования особых ударных батальонов из волонтеров, навербованных в центре России, «чтобы этим вселить в армию веру, что весь русский народ идет за нею во имя скорого мира и братства народов с тем, чтобы при наступлении революционные батальоны, поставленные на важнейших боевых участках, своим порывом могли бы увлечь за собою колеблющихся».
Брусилов горячо поддержал эту инициативу, объявил себя первым «ударником» и призвал своих подчиненных последовать его примеру. Первый ударный батальон был сформирован на Юго-Западном фронте. По приказу Верховного главнокомандующего, униформа смертников была отмечена отличительным знаком – «красно-черным шевроном на правом рукаве углом вниз», который символизировал защиту свободы (красный цвет) и готовность к смерти за Родину (черный цвет). Вместо кокарды на фуражках они носили изображение черепа («Адамовой головы»). Вскоре было укомплектовано 14 ударных батальонов, половину из которых направили на передовые позиции. Инициативу Юго-Западного фронта поддержали на других фронтах.
Ударные батальоны вбирали в себя лучшие элементы из разлагающихся пехотных частей. Именно поэтому для остальных солдат «ударники» были изгоями. Генерал Деникин, возглавивший после отставки Алексеева Западный фронт, писал: «При многих полках организовались свои ударные команды, роты, батальоны. Туда уходили все, в ком сохранилась ещё совесть, или те, кому просто опостылела безрадостная, опошленная до крайности, полная лени, сквернословия и озорства полковая жизнь. Я видел много раз ударников и всегда – сосредоточенными, угрюмыми. В полках к ним относились сдержанно или даже злобно. А когда пришло время наступления, они пошли на колючую проволоку, под убийственный огонь, такие же угрюмые, одинокие, пошли под градом вражьих пуль и зачастую… злых насмешек своих товарищей, потерявших и стыд, и совесть».
Сам ход вещей сосредоточивал в руках командования последние живые силы русской армии. «Казалось бы, – пишет генерал Головин, – что подобный оборот дела должен был подсказать нашему высшему командному составу мысль об ином употреблении формировавшихся отборных частей, чем это было предложено Брусиловым и другими инициаторами. Эти отборные части должны были бы послужить той силой, на которую можно было опереться для того, чтобы остановить революцию и привести армию и страну в порядок. В этом отношении эти ударные батальоны послужили бы ценнейшей поддержкой для казачьих, кавалерийских и артиллерийских частей, разлагавшихся гораздо медленнее, чем пехота, в которой за время войны выбыл почти весь кадровый состав»[179]. Но Брусилов предпочел испепелить батальоны смерти в последних атаках Великой войны.
При разработке плана наступления Ставка учла опыт прошлогодней летней кампании. Главный удар должны были нанести армии Юго-Западного фронта (генерал Алексей Евгеньевич Гутор) на Львовском направлении. Северному, Западному и Румынскому фронтам отводилась вспомогательная роль. Согласованности в действиях фронтов Верховному командованию обеспечить не удалось: каждый из них должен был начинать операцию по мере готовности.
Три месяца революционной анархии самым пагубным образом отразились на работе штаба Ставки. Русское верховное командование проглядело многие назначения в германской и австро-венгерской армиях. Так, перед началом наступления в Ставке все еще не знали, что фельдмаршал Конрад больше не командует австрийскими войсками, вместо него с марта австрийским главнокомандующим является генерал Артур Арц фон Штрауссенбург, бывший командующий 1-й армией. Между тем об этом назначении открыто писалось в венских газетах, которых в Ставке не читали. Были совершены также грубые ошибки при подсчете своих и неприятельских наличных сил.
Тем не менее, на участках прорыва русским удалось добиться подавляющего превосходства не только в людях, но и в технических средствах. Ставка готова была обрушить на 90 000 солдат противника (18 германских, 48 австро-венгерских и 20 турецких батальонов) огромную массу пехоты – 330 000 человек (из них 50 000 в ударных батальонах) и невиданную еще на Восточном фронте огневую мощь. По числу артиллерийских стволов русские превосходили врага в два раза, обладая, в частности, небывалым доселе количеством тяжелой артиллерии.
Первоначальные сроки наступления (вторая декада июня) были перенесены для того, чтобы Керенский успел объехать все фронты и провести в них агитацию в пользу решительного продолжения войны. В ходе этой поездки он получил ироническое прозвище «главноуговаривающий». Солдаты, находившиеся в окопах, относились к его призывам большей частью враждебно, высказываясь на митингах против всяких наступательных действий. Солдаты гвардейского Павловского полка заявили Керенскому прямо в лицо, что в наступление они не пойдут, а его министром не признают. В одном из солдатских писем того времени читаем следующие рассуждения: «Если война эта скоро не кончится, то, кажется, будет плохая история. Когда же досыта напьются наши кровожадные, толстопузые буржуи? И только пусть они посмеют еще войну затянуть на несколько времени, то мы уже пойдем на них с оружием в руках и тогда уже никому не дадим пощады. У нас вся армия просит и ждет мира,
