Последняя война Российской империи - Сергей Эдуардович Цветков
Однако эти перемены уже не могли предотвратить надвигающийся кризис. «Бойня Нивеля» надломила боевой дух французской армии, вера в победу была потеряна. «Нас повели на убой!» – таков был общий клич, раздававшийся из окопов и госпиталей, переполненных ранеными. В первой половине мая в солдатских письмах все чаще слышались угрозы неповиновения: «Мы останемся в окопах, но не пойдем больше в атаку!», «Мы не желаем больше погибать у проволочных заграждений неприятеля!», «Бессмысленно идти против оставшихся в целости пулеметов!». А 20 мая вспыхнули первые солдатские бунты.
Поначалу «недовольство вспыхивало только в тех подразделениях, которые слишком часто ходили в атаку и несли очень большие потери, – свидетельствует рядовой кавалерист Робер Пустис. – В них солдаты переставали подчиняться офицерам. Я видел, как идет какой-нибудь несчастный офицер, а рядовые и не думают отдавать ему честь».
Больше всего беспокойств доставляли русские бригады, в которых к тому времени уже вели работу делегаты Временного правительства и представители революционной эмиграции. Со второй половины апреля в полках действовали солдатские комитеты. По словам Пенлеве, «пример их советов, их митингов, их отношения к своим офицерам деморализовал соседние французские полки, а затем действие его сказалось на всем фронте». Во избежание распространения революционной заразы русские бригады были сняты с фронта и отправлены в лагерь Майи (а затем в Ла Куртин, возле Лиможа). Но было уже поздно – вирус приказа №1 начал свое разрушительное действие.
Парламентская комиссия, исследовавшая причины «бунтов» в 6-й армии, писала: «Газеты давали точное изложение событий в России, преподносили без слова осуждения и даже без каких-либо оговорок факты, касающиеся армии: введение выборности офицеров, согласие старых офицеров примениться к этому новому пониманию военной дисциплины. Несомненно, эти сообщения действовали чисто эмоционально на психику многих солдат, более неустойчивых и более склонных к подражанию таким сантиментальным порядкам». Газета «Красный колпак» (издание Министерства внутренних дел) печатала открытые призывы к восстанию и немедленному заключению мира.
Русский пример действовал заразительно. В дневнике Пуанкаре читаем: «На этих днях в Дорман солдаты кричали: «Да здравствует революция!», «Долой войну!». Одна рота отказалась выйти из окопов» (29 мая); «Генерал Франше д’Эспере доносит главнокомандующему, что в последний момент в результате тайного сговора между солдатами два пехотных полка – 36-й и 129-й – решили «пойти на Париж»… На вокзалах раздаются пацифистские брошюры. Все это никак не производит впечатления стихийного движения» (30 мая).
Поход на Париж действительно состоялся. Это была стихийная инициатива, у восставших не было единого руководства. В ряде случаев солдаты просто останавливали поезда, входили в вагоны и приказывали машинисту поворачивать на Париж. Дойти до столицы Франции удалось только одному полку. После ожесточенного боя с кавалерией, продолжавшегося всю ночь, мятежники вынуждены были отступить.
Над Францией нависла угроза развала армии и фронта. Бунты следовали потом один за другим в течение трех недель то в одном полку, то в другом, без какой-либо связи между собой. В первых числах июня счет восставших частей шел уже на корпуса. «На участке фронта, который мы посетили, – рассказывал депутат Жобер на закрытом заседании парламента 29 июня, – восстали четыре армейских корпуса».
Всего случаи серьезного нарушения воинской дисциплины были отмечены в 152 полках, в основном пехотных (около 60 % всей действующей армии). Одно время дорога на Париж была открыта. На заседании парламента 29 июня 1917 года депутат Брак заявил: «Несколько дней между Суассоном и Парижем была только одна надежная дивизия». Пенлеве в своих воспоминаниях говорит о двух дивизиях, готовых сражаться с врагом: «В этот момент между Суассоном и Парижем были только две дивизии, на которые можно было полностью положиться. Если бы немцы перешли в этот момент в решительное наступление, положение могло бы стать критическим».
К счастью для Франции, беспорядки в армии в большинстве случаев ограничились неповиновением, кое-где имел место захват правительственных зданий. Никто из офицеров не был убит, лишь один генерал пострадал от рукоприкладства.
Тем не менее власти для восстановления дисциплины прибегли к широким репрессиям. На заседании военного комитета 11 июня генерал Петэн заявил: «Болезнь серьезна, но не неизлечима; через несколько недель я надеюсь справиться с ней, однако необходимо применить устрашающие меры ко всем взбунтовавшимся полкам и отказаться от помилования во всех случаях коллективного отказа в повиновении, а также в случаях сговора об оставлении своего поста».
По приказу Петэна были произведены массовые аресты. Перед военно-полевым судом предстали больше 4500 мятежников. В отношении почти пятисот из них был вынесен смертный приговор, который, однако, для большинства был заменен пожизненным тюремным заключением. Различного рода дисциплинарные наказания понесли еще 24 000 солдат, участвовавшие в беспорядках. Кроме того, многие бунтовщики были расстреляны без суда, прямо на фронте. Так, генерал Дюшен, командующий 10-й армией, отдал приказ немедленно расстрелять некоторое количество солдат из 66-го полка (18-й дивизии 9-го корпуса), так как в одном батальоне этого полка «слышался ропот». Среди расстрелянных было много невиновных. На закрытом заседании парламента 29 июня депутат Аристид Жобер сообщил: «Нельзя было предавать военному суду целые полки. Говорили, что мятежников отбирали по жребию». По свидетельству французского журналиста Поля Аллара, часть приговоренных «была расстреляна без суда по системе отбора каждого десятого. Под Шалоном на Марне… в течение одной недели было расстреляно 53 солдата».
Наряду с кнутом французским солдатам был показан и пряник. Генерал Петэн лично посетил расположение 90 дивизий. Ознакомившись с ужасающими условиями солдатского быта, он отдал ряд важных распоряжений, значительно облегчавших пребывание на фронте. Во избежание больших потерь атаки пехоты отныне должны были производиться мелкими группами – перебежками от воронки к воронке. Смена частей на передовой стала производиться чаще, раз в четыре месяца солдатам полагались отпуска. Заметно улучшилось питание, в блиндажи подвезли кровати и т. д.
И все же, несмотря ни на что, боеспособность французской армии так и не была восстановлена в полной мере. О крупных наступательных операциях Петэну пришлось забыть до осени.
Последним отголоском солдатских бунтов во Франции стали бурные события в русском лагере Ла-Куртин. В середине июля там вспыхнул мятеж. Русские войска разделились: около 6000 солдат остались верны присяге и вышли из лагеря, а 9000 отказались повиноваться начальству. Подавление мятежа французское командование поручило верным русским частям. 14—18 сентября лагерь Ла-Куртин был окружен и подвергнут артиллерийской бомбардировке (носившей, скорее,
