Мастер сахарного дела - Майте Уседа
– Наоборот. Кому в мужья нужен мальчишка? Я предпочитаю зрелого, который уже многое повидал. Никогда не узнаешь, что поджидает впереди. А женщины к тому же взрослеют раньше.
Лежа на койке, Баси молча слушала их разговоры о будущем. Что ей было им говорить? Какой совет могла им дать женщина, не справившаяся с тем единственным, для чего ее воспитывали? В такие мгновения Баси предпочитала спать: во сне ее не угнетали ни боль предательства, ни тоска, ни покинутость. Днями она прогуливалась по палубе вместе с доктором Хустино и доньей Аной, а ночами слушала щебет девиц, пока наконец не проваливалась в сон. Так она проводила день за днем, невесомо скользя по часам, будто боясь на них наступить, и бесшумно вплывая по ним в следующее утро. Баси знала, что шум пробуждал чувства, а чувства следовало держать в узде, чтобы суметь лицом к лицу встретиться с тем, что уготовано ей будущим.
* * *
Когда распогодилось, пассажиры, словно уставшие от холода и сырости ящерицы, повыходили из своих кают. На главной палубе теперь звучали волынки, гитары и рукоплескания. Донья Ана позволила Паулине с Росалией ненадолго присоединиться к гуляньям, но доктор Хустино вначале воспротивился.
– Будет тебе, дорогой, – сказала она ему. – Всего-то на несколько минут. Погода сегодня замечательная. Эти несчастные, в конце концов, вполне могли бы оказаться нашими соседями; люди они скромные, но славные.
Он едва заметно кивнул, и Паулина с Росалией тут же помчались на главную палубу. Мар же решила остаться: ее никогда не привлекали ни танцы, ни шумные скопища народа.
Доктор Хустино осмотрел танцевавшую под музыку толпу: грязь, жалкие, болезненные физиономии, на которых сказывалось долгое затворничество, мертвенная бледность и обреченность на убогое существование. На их осунувшихся лицах улыбки походили на оскал, словно испытания дорогой вытягивали из них все человеческое.
Воздух был пропитан тоской и жаждой.
Застарелый запах пота, сырости и рвоты достиг кормовой части палубы, откуда доктор Хустино с доньей Аной наблюдали за праздничными гуляниями. В таких обстоятельствах, думал он, вспышки какого-нибудь заболевания можно избежать только чудом.
Глава 11
Через четыре дня, последовавших за празднованием, Росалии к вечеру стало дурно. Ее бросило в жар, и заболело горло. При первом осмотре ничего определенного выявить не удалось, но доктор Хустино прописал ей постельный режим. Двумя днями позже те же симптомы появились и у Паулины с доньей Аной. Тогда доктор Хустино забеспокоился. Он смерил им температуру, поискал на коже сыпь, ощупал шею и послушал сердце. И определить, чем они заразились, он смог, лишь заметив в горле доньи Аны сероватый налет.
– Дифтерия, – сообщил он Мар.
Услышав причину их недомогания, она вздрогнула. С дифтерией они столкнулись несколько месяцев назад, когда заболел один пятилетний мальчик. Родители приняли его сильный кашель за простуду, и к доктору обратились, когда уже в глотке и носу у него образовалась характерная для дифтерии пленка, затруднявшая дыхание. Недаром в народе эту болезнь называли «гаррота», сравнивая ее с орудием казни.
Приговоренные умирали от удушья.
Доктор Хустино, вспоминала Мар, провел этому мальчику трахеотомию, чтобы тот мог дышать. Также она вспоминала и его отчаяние: хотя операция и прошла успешно, мальчику она не помогла – его общее состояние, несмотря на все попытки доктора его спасти, ухудшалось. С некоторых пор стали применять противодифтерийную сыворотку, которую разводили в кипяченой воде, но она оказалась не совсем безопасной, поскольку повторный укол вызывал серьезные побочные явления. Сама же болезнь порой оказывала влияние на жизненно важные органы, такие как сердце, печень или почки, а против этих осложнений уже мало что можно было сделать.
Сразу Мар испытала полную беспомощность. Если заразились матушка с Паулиной, значит, на корабле были и другие больные.
На лбу у нее проступила едва заметная испарина. Ей никогда прежде не доводилось бороться с болезнью на корабле с более чем тысячей пассажиров на борту. В пространстве, где отсутствовали какие-либо физические барьеры, меры гигиены и профилактики оказывались совершенно бесполезны. Все это могло обернуться настоящей трагедией, и Мар смирилась с тем, что летальных исходов не избежать: смертность от дифтерии достигала пятидесяти процентов.
Бортовой врач ввел доктора Хустино в курс дела.
– Зараженных нет только в первом классе. Матросы, побывавшие в твиндеках, говорят, что там натуральный свинарник: сплошные рвота, плесень и остатки еды, на которые стекаются крысы. Повсюду хозяйничают вши и клопы. Остается надеяться на одного Господа Бога, чтобы на борту не вспыхнула эпидемия тифа: условия для него самые благоприятные. Я приказал обработать палубу антисептическими средствами, расставить где только можно широкие тарелки с раствором карболовой кислоты и промыть палубы с койками известкой. Буду признателен, если подскажете, что еще можно сделать.
Доктор Хустино почесал в затылке. Он бы приказал убрать все матрасы и сжечь одежду пассажиров, но понимал: внутри корабля размещалось шестьсот человек, а экипаж едва достигал восьмидесяти. Этот замысел был обречен. Свирепствуя, болезнь пройдется по всему кораблю от носа до кормы и утихнет, лишь доведя свое дело до конца.
Поскольку дифтерия развивалась стремительно, через три дня больных уже было столько, что пришлось выделить для них столовую второго класса. Вынеся столы со стульями, матросы устроили для больных на полу импровизированные койки. Бортовой врач с санитаром занялись пациентами у себя в медицинском пункте, а доктор Хустино и Мар – в столовой.
Лечение ограничивалось тем, что больным вводили противодифтерийную сыворотку и ждали дальнейшего проявления симптомов, стараясь сбивать чересчур сильный жар. Состояние Паулины с Росалией после сыворотки заметно улучшилось, а вот у доньи Аны температура изо дня в день лишь росла, пока не достигла опасной отметки. В горле у нее образовалось несколько тонких пленок, уже препятствовавших дыханию. Доктор Хустино перепробовал все, что было у него под рукой: каломель, бромид калия, квасцы в порошке и концентрированную соляную кислоту… Но ей, казалась, не помогало ничего.
Доктор Хустино не хотел отходить от супруги, боясь вовремя не заметить малейших изменений в ее состоянии и не принять необходимых мер, но пациентов всех возрастов было так много, что ему пришлось оставить с ней Мар.
Каждая минута вдали от супруги отзывалась внутри него язвенными болями. Так ему, по крайней мере, казалось. Его ученый ум подсказывал ему, что донья Ана могла не перенести болезни, не выдержать мучительного приступа удушья. Тогда он, доведенный до отчаяния бесконечными размышлениями, в ужасе бежал к ней. Рядом с ней он находил державшую ее за руку Мар, которая прикладывала ко лбу смоченную в холодной воде хлопковую тряпицу, стараясь сбить
