Мария I. Королева печали - Элисон Уэйр
– До настоящего времени еретикам всегда предоставлялась возможность раскаяться, – сказала Мария.
– Все верно, мадам. Раскаявшись, они получают помилование, – подтвердил ее слова кардинал.
– Мы были к ним слишком снисходительны, – заявила Мария. – Если человек – еретик, он таковым и останется. А поскольку подобные примеры мало кому идут на пользу, я приняла решение, что в дальнейшем шерифы не должны предоставлять осужденным еретикам такой возможности. Более того, я приказываю арестовывать и тех, кто выражает сочувствие страданиям еретиков.
Точеное лицо кардинала напряглось.
– Мадам, вы знаете, что я всячески поддерживаю вас в вашей великой миссии. Но предложенные меры слишком радикальны и способны еще сильнее спровоцировать людей.
– Я делаю это, не думая о своей популярности, – напомнила она кардиналу. – Мы должны спасать души для Господа!
* * *
Когда в январе император действительно отрекся от престола, Филипп и Мария стали королем и королевой Испании, Нидерландов, части Италии и испанских колоний в Америке. Мария ожидала, что Филипп станет также императором Священной Римской империи, однако немецкие курфюрсты выбрали его дядю, эрцгерцога Фердинанда.
Мария была в отчаянии, понимая, что теперь она едва ли скоро увидит мужа. Казалось, он напрочь утратил энтузиазм по отношению к Англии, хотя при всем при том постоянно отстаивал интересы Елизаветы, что лишь усиливало ревность Марии к сестре. Мария продолжала засыпать мужа письмами, умоляя его вернуться к ней, чтобы их супружество наконец принесло плоды, но в ответ получала ничего не значащие обещания и требования людей для испанской армии.
– Брачный договор однозначно это запрещает, – решительно заявил Паджет, когда Мария проконсультировалась с Советом. – И даже если бы этого пункта не было, Англия не в том финансовом положении, чтобы думать о войне, особенно в интересах иностранной армии.
Мария отчаянно пыталась сдержать слезы. Нет, она не заплачет на глазах у советников. Она не могла признаться им в своих опасениях, что Филипп не вернется к ней, если она не выполнит всех его требований. Да и вообще, она сомневалась, что лордам есть до этого дело.
Душевные страдания Марии еще больше усилились, когда она узнала о смерти Шапюи. Королева давно не получала вестей из Савойи и подозревала, что ее старый друг заболел. У нее даже возникла крамольная мысль, что, выйди она замуж за Шапюи, он стал бы гораздо более любящим мужем, чем Филипп, и никогда не оставил бы жену. Мария оплакивала несбывшуюся мечту и свою невосполнимую утрату. Мир словно опустел без этого человека.
В день своего сорокалетия она посмотрела на себя в зеркало и увидела стареющую женщину, на внешности которой оставили неизгладимый след печаль и разочарование. Ее лицо, по-прежнему бело-розовое, было изборождено морщинами, а худоба приобрела болезненную форму. Разве может Филипп любить такую женщину? К тому же у нее стало резко ухудшаться зрение. Она испортила глаза, когда в предрассветном полумраке писала мужу письма при тусклом свете горящей свечи. Но что она могла сделать? В последнее время она почти не спала – максимум четыре часа за ночь, – и единственным способом усмирить ночные страхи было доверить свои чувства к Филиппу бумаге. А потом, если Марии все-таки удавалось уснуть, ее мучили сладострастные сны, в которых Филипп занимался с ней любовью. После чего пробуждение, когда она обнаруживала, что мужа нет рядом, становилось кошмаром.
Казалось, Мария целыми днями рыдала, вздыхала и гневалась на своих подданных. Она не могла выбраться из глубин меланхолии. Она даже начала подумывать о том, чтобы наложить на себя руки, но поняла, что не сможет этого сделать, ибо самоубийство считалось смертным грехом, и, совершив это, она никогда не встретится с Господом. Тогда она решила по возможности отказаться от участия в светских мероприятиях и вести тихое существование, как делала бо́льшую часть своей жизни до того, как стала королевой. Теперь она будет искать утешения только в религии.
Она стала ходить к мессе девять раз в день. Когда в честь дня рождения к ней привели сорок жертв «королевской напасти», ужасной скрофулы – золотухи, – чтобы они могли получить целительное прикосновение королевы, она в благочестивом экстазе целовала гноящиеся язвы. Для восстановления популярности у народа Марии предложили совершить путешествие по стране. Она отказалась, причем не только потому, что ее пугала сама идея, но и потому, что подобная поездка легла бы тяжким финансовым бременем на плечи подданных. К тому же она не могла отделаться от подспудного страха, что прием, который окажут своей королеве эти подданные, будет не самым теплым. Тем не менее фрейлины всегда превозносили доброту и рассудительность Марии. Они знали, какая она на самом деле, и она хотела – Боже, как она этого хотела! – чтобы народ увидел ее такой же. Ибо, хотя проводимая ею политика и казалась слишком жестокой, все это делалось для блага людей. Она всегда желала им только добра.
Мария собиралась быть милосердной правительницей, но она не могла быть милосердной к еретикам и определенно не собиралась проявлять милосердие по отношению к Кранмеру, преступления которого были настолько ужасны, что ему не могло быть прощения: этот человек аннулировал брак родителей Марии, а ее саму объявил незаконнорожденной. Она охотно подписала архиепископу смертный приговор. Вскоре после этого она узнала, что он отрекся от прежних верований, однако отказалась сохранить ему жизнь, поскольку своей раскольнической политикой и составленной им Книгой общей молитвы он склонил многих к ереси. Кранмеру сообщили, что он должен готовиться к смерти на костре.
Впоследствии Марии сообщили, что на костре Кранмер вновь подтвердил свою приверженность протестантизму. Когда пламя взметнулось вверх, он сунул в огонь правую руку со словами, что эту часть тела следует сжечь в первую очередь, ибо рука, подписавшая отречение, оскорбила Господа.
Услышав об этом, Мария похолодела. Неужели мужество, проявленное перед лицом нечеловеческих страданий, может вдохновить остальных цепляться за подрывные идеи?
На другой день после сожжения Кранмера кардинала Поула посвятили в сан архиепископа Кентерберийского. Мария знала, что может положиться на него в деле безжалостного преследования и наказания еретиков.
Именно Поул в марте сообщил королеве о том, что раскрыт еще один заговор.
– Мадам, и это опять Дадли.
– О нет! – От ужаса у Марии сжало горло, ей стало трудно дышать.
– До сведения членов Совета дошло, что сэр Генри Дадли, кузен покойного герцога Нортумберленда, собирал во Франции силы вторжения с целью высадиться на
