Мария I. Королева печали - Элисон Уэйр
Санкционировав смертный приговор Джону Хуперу, епископу Глостерскому, Мария запретила ему обращаться с речами к зрителям или выставлять себя мучеником.
– Его смерть была ужасной, – докладывал Гардинер. – Огонь пожирал его тело три четверти часа. Но я, пожалуй, избавлю ваше величество от деталей.
– Он вполне мог спастись, – содрогнувшись, пробормотала Мария.
В марте пятеро протестантов отправились на костер в Лондоне и еще один – в Колчестере. И все они стоически приняли смерть.
Мария, уже находившаяся на сносях, была уверена, что вид еретиков, корчившихся в агонии на костре, станет грозным предостережением для всех остальных, не позволит им свернуть с праведного пути. Она явно не ожидала, что народ будет протестовать.
– Мадам, протесты настолько бурные, что я опасаюсь нового мятежа, – с озабоченным видом обратился к Марии Ренар. – Сожжение на костре отнюдь не способствует обращению еретиков. Наоборот, это укрепляет их решимость и поселяет в их сердцах ненависть к вашему величеству. Ересь тех, кто умер на костре, воодушевила многих других, и они теперь называют казненных мучениками. Смелость этих людей порождает крамольные мысли о том, что за их веру не жалко отдать жизнь.
Донесения, получаемые Советом, подтверждали правоту слов Ренара. Число людей, готовых выступить против сожжения на костре, множилось.
– Нам приходится приговаривать беспрецедентное число негодяев к стоянию у позорного столба, – сообщил Марии Паджет. – Многие из них распространяют ложь и крамолу о вашем величестве и Тайном совете.
– Тогда заткните им рот! – приказала Мария.
Она удалилась в спальню для дневного сна, однако там ее ждал Филипп, пребывавший в крайне взвинченном состоянии из-за реакции общества на казни еретиков.
– Их возмущение рано или поздно перейдет на меня, – предупредил он жену. – Я должен дистанцироваться от происходящего.
– Но мне очень нужна ваша поддержка! – воскликнула Мария.
– Лучше иметь мужа, находящегося под боком, чем изгнанного из страны! – огрызнулся Филипп и вышел из спальни.
На следующий день Сьюзен рассказала Марии, что исповедник короля произнес в Королевской часовне проповедь, осуждавшую сожжения на костре. Мария пришла в ярость.
– Вы могли бы проявить ко мне хоть немного лояльности! – бушевала она, когда Филипп присоединился к ней за обедом.
– А как насчет вашей лояльности мужу? – вспыхнул Филипп. – Я предупреждал вас о возможных последствиях. Теперь ваш народ думает, будто это я и мои люди вынудили вас принять столь суровый закон, тогда как я всячески призывал вас к сдержанности!
– Филипп, мы делаем богоугодное дело! Никто не обещал, что будет легко.
– По-моему, вы не ведаете, что творите! – бросил Филипп и выскочил из-за стола.
Не успела Мария осушить слезы, как явился Гардинер и попросил у нее аудиенции.
– Я только что разговаривал с королем, – заявил он.
– И вы туда же. Только не начинайте, – устало проронила Мария; она знала, что Гардинер, ратовавший за возвращение законов против ереси, теперь придерживался противоположного мнения.
– Мадам, людей воротит от этих сожжений, – упорствовал Гардинер. – Подобные экзекуции производят обратный эффект, отличный от того, на который мы рассчитывали. Могу я осмелиться уговорить вас прибегнуть к другим способам наказания? Жесткость не служит полезным целям.
– Некоторые могут сказать, что мы должны быть жестокими, дабы творить добро, и так мы в конечном счете приведем к спасению гораздо больше душ. Но я посоветуюсь с кардиналом и членами Совета.
Однако кардинал и советники высказали мнение, что Филипп и Гардинер слишком терпимы к людям, виновным в злодеяниях по отношению к Господу. Более того, некоторые советники искренне ратовали за продолжение сожжений.
– И я должна сказать, что, по-моему, они правы, – заявила Мария признавшему свое поражение Гардинеру. – Мы должны оставаться сильными, лорд-канцлер. Постарайтесь сделать так, чтобы епископы без промедления передавали еретиков в руки правосудия и не проявляли снисходительности к тем, кто слишком поздно отрекся от своих заблуждений. Не далее как сегодня утром мне пришлось сделать выговор шерифу Гэмпшира за то, что он освободил еретика, который раскаялся лишь тогда, когда почувствовал жар костра.
Нет, она не дрогнет и останется непоколебимой в своей решимости. Она ясно видела свой долг, несмотря на предупреждения Филиппа, что, пришедшая к власти на волне популярности, она постепенно теряет любовь своих подданных. К сожалению, слова Филиппа подтверждали донесения правительственных агентов. Люди хулили и поносили свою королеву, и не только ревностные протестанты.
Настроение Марии еще больше омрачилось, когда был раскрыт очередной заговор с целью выдать Елизавету замуж за Куртене и сделать их королем с королевой, на сей раз инспирированный братом мессира де Ноая. О нет, только не снова! Ренар абсолютно прав. В Англии не будет спокойствия, пока Елизавета и Куртене живы. Ситуация эта приводила Марию в бешенство, хотя вины Елизаветы в данном случае вообще не было, поскольку ее слишком хорошо охраняли.
И помимо всего прочего, теперь, когда до разрешения от бремени осталось два месяца и все было готово к родам, у Марии появились другие срочные проблемы.
– Я останусь в Англии до тех пор, пока не родится ребенок. – Слова Филиппа звучали так, будто он делал жене огромное одолжение.
Расстроенный крушением своих планов снискать воинскую славу за границей, он занялся организацией при дворе рыцарских турниров. Мария отказывалась их посещать. Она не могла видеть, как муж рискует жизнью, совершая подвиги на ристалищах.
Как-то раз Филипп, вернувшись после рыцарского турнира, застал жену в расстроенных чувствах после разговора с Ренаром, который требовал от нее более решительных действий по отношению к сестре.
– Вам не стоит беспокоиться из-за Елизаветы, – сказал жене Филипп. – Почему бы вам не отослать ее и Куртене за границу, в такое место, где за ними можно было бы установить строгое наблюдение? Она могла бы поехать в Брюссель, а он – в Рим.
Мария сразу повеселела. Однако, когда она предложила план Филиппа членам Совета, они предупредили ее, что отправить Елизавету в ссылку прямо сейчас, в столь неспокойное время, чревато риском очередного восстания. В результате Марии пришлось отказаться от этой идеи.
– Я призываю ваше величество лишить леди Елизавету права наследования, – настаивал Гардинер, однако Филипп был категорически против.
– Мария, если – упаси Господи! – вы умрете в родах и ваше дитя вместе с вами, король Франции станет требовать английский трон для своей невестки, королевы Шотландии, чего мы с отцом хотим меньше всего. Если Мария Стюарт добьется желаемого, Англия станет французским доминионом, а мы потеряем стратегические преимущества, полученные от нашего альянса.
Мария прекрасно понимала позицию мужа. Но вот почему он так бесстрастно рассуждает о возможной кончине жены?! Мария холодела при мысли о том, что Филипп не исключает подобной возможности. Ведь именно этого
