Мария I. Королева печали - Элисон Уэйр
Филипп осушил свой бокал и устремил глаза на супругу:
– Замужем за иностранным принцем, Елизавета больше не будет представлять для нас угрозы. Но давайте отложим решение вопроса до ваших родов. Пригласите сестру ко двору, чтобы она была у нас на глазах.
Внутренний голос призывал Марию решительно отвергнуть предложение мужа. Однако Филипп в очередной раз дал хороший совет, и ей не хотелось снова сражаться с ним в попытке доказать, кто здесь главный. Филипп, вероятно, собирался установить хорошие рабочие отношения с Елизаветой, учитывая вероятность ее восшествия на престол, что вполне можно было понять. Если Елизавета будет видеть в нем своего спасителя, он, заручившись ее поддержкой, сохранит англо-испанский альянс. И тем не менее Марию бросало в дрожь при мысли, что Филипп планировал свое будущее, в котором ее уже не было.
– Сэр Генри Бедингфилд утверждает, что леди Елизавета стала доброй католичкой. Остается надеяться, что ее обращение вполне искреннее, – продолжил Филипп.
– Я постоянно за это молюсь, – ответила Мария. – Мое королевство должен унаследовать хороший католик. Ладно, я приглашу ее ко двору.
– Было бы также неплохо простить Куртене. Его можно отправить с дипломатической миссией в Брюссель, где он будет под надзором моего отца. Таким образом, мы убьем сразу двух зайцев.
Мария согласилась и на это тоже, ведь Филипп буквально за секунду решил проблему, отравлявшую ей жизнь с первых дней восшествия на трон.
* * *
Во время Пасхальной недели Мария с Филиппом в ожидании родов переехали в Хэмптон-корт. Мария находилась уже на восьмом месяце и должна была разрешиться от бремени примерно 9 мая. Препровожденная с почестями в личные покои, она попрощалась со своими придворными и уединилась в своих апартаментах, рассчитывая пробыть там оставшиеся до родов сорок дней. Ни один мужчина, кроме ее мужа, капеллана и врачей, не имел туда доступа, и фрейлины взяли на себя те обязанности, которые ранее выполняла челядь мужского пола.
Все было готово к появлению ребенка. В спальне королевы стояла роскошная деревянная колыбель под вышитым покрывалом, с вырезанными на ней стихами на латинском и на английском языках: «Спаси и сохрани во здравии дитя, что Ты, о Всемогущий, на радость Англии, Марии ниспослал!»
В сундуке лежали свивальники и пеленки, а для Марии были приготовлены четыре отделанные шелком рубашки из тончайшего голландского полотна с серебряной тесьмой по вороту и на манжетах, утягивающие повязки для груди и дополнительные одеяла. Мария вместе с придворными дамами вышили прекрасное покрывало и накидки в тон для изголовья кровати, на которой ей предстояло рожать. Приглашенные повитухи, врачи, няньки и прочие уже находились во дворце. Прибыли также знатные дамы королевства, исполненные готовности сидеть рядом со своей госпожой, а когда пробьет ее час, стать крестными младенца.
В родильных покоях повитухи уже разложили нужные им инструменты; там же стояли приготовленные для них столы, скамьи, миски и бутылки с ароматическими водами для освежения воздуха во время родов.
У Марии возникла повышенная тревожность. Страхи еще больше подогревались новостями об очередных протестах против сожжения еретиков в Лондоне. Чтобы успокоить жену, Филипп вызвал дополнительных людей для охраны дворца и распорядился усилить городскую стражу для постоянного патрулирования улиц по ночам.
Однако самое тяжкое испытание – испытание родами – ждало Марию впереди. Придворные врачи лишь качали головой, сокрушаясь по поводу отсутствия у нее аппетита:
– Мадам, вы так мало едите, что не можете обеспечить ни себя, ни младенца нормальным питанием.
Тем не менее Мария, заставлявшая себя есть через силу, не могла выкинуть из головы тот факт, что ее мать потеряла пятерых из восьми детей, и опасалась, что подобная участь ждет и ее тоже. Ох, только бы благополучно разродиться! Она мечтала взять ребенка на руки. Он будет обласкан и любим так, как ни одно другое дитя в мире. Ее груди сочились молоком, а живот раздулся до невероятных размеров. Младенец по-прежнему толкался, хотя и не так активно, как раньше. Ну ничего, совсем скоро он увидит свет.
* * *
Елизавета прибыла в Хэмптон-корт. Филипп сообщил об этом жене, когда та лежала в постели.
– Я попросил сэра Генри провести ее через заднюю дверь. Елизавету поселили рядом с моими апартаментами и теми, что занимает кардинал Поул. Сэр Генри на радостях, что мы освободили его от обязанностей тюремщика, уже отбыл в свою сельскую усадьбу.
Мария сухо улыбнулась мужу:
– Сторожить мою сестру – задача не из легких. Елизавета при желании может быть чрезвычайно вздорной. Лично я пока не собираюсь ее принимать. Сперва я должна быть уверена, что она не замешана в восстании Уайетта. Отправьте к ней Гардинера и кое-кого из советников. Путь передадут Елизавете, что, даже если она признается в своем участии в заговоре, я буду к ней милосердна.
Однако Елизавета страстно отстаивала свою невиновность. Второй визит советников также оказался безрезультатным, и Гардинер информировал Марию, что они не рассчитывают вытянуть из Елизаветы какие-либо новые сведения.
– Не понимаю, почему она столь решительно настаивает на своей невиновности! – воскликнула Мария так громко, что Джейн Дормер, опрыскивавшая постельное белье розовой водой, вздрогнула. Было жарко, и в спальне, где все окна, кроме одного, были зашторены, становилось невыносимо душно. Немного понизив голос, Мария добавила: – Я не отпущу ее на свободу, пока она не скажет мне правды.
В результате Мария распорядилась, чтобы Елизавете запретили покидать ее комнаты, но разрешили принимать посетителей.
– Я намерен нанести ей визит, – заявил Филипп.
Мария пришла в ужас. Ну вот и все. Она сидит тут, похожая на выброшенного на сушу огромного кита, и выглядит на все свои тридцать девять лет, а муж собирается встретиться с ее сестрой, которой всего двадцать один год и которая отлично знает, как действуют на мужчин ее уловки. Нет, это просто невыносимо!
Однако Филипп настаивал, и Мария скрепя сердце сдалась. Она отправила сестре лаконичное сообщение, приказав ей надеть лучшие наряды и приготовиться принять короля.
Встреча проходила с глазу на глаз, и, пока она продолжалась, Мария не находила себе места, не в силах обуздать ревность. Она не переживет, если Филипп попадет в любовные сети Елизаветы! Марии вовсе не стало легче, когда, вернувшись, Филипп стал взахлеб рассказывать, какой сговорчивой оказалась Елизавета, как сильно она расстроена ужасными подозрениями сестры и как непоколебимо стоит на том, что не совершала ничего дурного.
– И вы ей поверили? – спросила Мария.
– Да, –
