Последняя война Российской империи - Сергей Эдуардович Цветков
Зато Вильгельм II демонстрировал твердую решимость идти до конца, не останавливаясь ни перед чем ради того, чтобы поставить врага на колени. Подписанный им приказ предписывал «начать неограниченную кампанию 1 февраля и вести ее с максимальной эффективностью». Командирам подводных лодок предстояло превратиться в хладнокровных убийц. Командующий подводным флотом коммодор Бауэр объяснил, что их действия «заставят Англию заключить мир и тем самым решат исход всей войны».
Впоследствии адмирал Тирпиц напишет: «Если бы в Германии могли предусмотреть русскую революцию, то возможно, что в 1917 году нам не пришлось бы прибегнуть к подводной войне как к последнему средству. Однако в начале 1917 года не было заметно еще ни одного внешнего признака русской революции».
Положение начало меняться к концу зимы. Генерал Макс Гофман, начальник штаба Восточного фронта, записал в дневнике 16 февраля: «Из глубины России приходят очень ободряющие новости. Кажется, она не сможет продержаться дольше, чем до осени».
II
План зимней кампании 1916—1917 годов на Западном и Восточном фронтах был выработан на ноябрьской межсоюзнической конференции в Шантильи. В преддверии намеченного на весну-лето общего наступления от союзных армий требовалось тревожить противника «короткими ударами», имевшими одну цель – не дать ему возможности взять инициативу в свои руки. Эта стратегия не соответствовала сложившейся обстановке. Как мы знаем, немцы к концу 1916 года уже оставили мысли об активных действиях на суше. Вести демонстративные атаки на их позиции означало попусту тратить боевой потенциал союзных армий, рискуя подорвать их силы до начала серьезных операций.
Россия меньше всего была заинтересована в продолжении войны на истощение. Тем не менее, Ставка сочла возможным организовать локальное наступление на Северном фронте, в районе Митавы[166], силами 12-й армии Радко-Дмитриева. Предполагалось обезопасить положение Риги, отодвинув позиции 8-й германской армии на запад. На большой успех русское командование не рассчитывало, рассматривая операцию прежде всего «в смысле боевой практики для войск».
Между тем у русских здесь были хорошие шансы: двойное превосходство в людях (184 батальона против 99) и полевой артиллерии (641 орудие против 292), при незначительном отставании в тяжелой (245 гаубиц против 275). Подготовка к наступлению была проведена великолепно. Войска обучались тактике ночного боя в специально построенных учебных городках. Кроме того, была организована ложная переброска 6-го Сибирского корпуса в Румынию. Командующий 8-й германской армии генерал Гюнтер фон Кирхбах не видел ни малейшего повода для беспокойства. Накануне русского наступления он докладывал в штаб Главнокомандующего Восточным фронтом: «Противник держится совершенно пассивно и усиленно ведет фортификационные работы. Единственный вполне боеспособный 6-й Сибирский корпус снят с фронта».
Для прорыва русское командование выбрало 30-километровый участок фронта, проходивший большей частью по песчаным дюнам, которые препятствовали созданию развитой системы траншей. Германская оборона здесь опиралась на блокгаузы, защищенные засеками и завалами из оплетенных проволокой деревьев. Вторая оборонительная полоса только достраивалась. Стремясь использовать до конца фактор внезапности, генерал Радко-Дмитриев решил вообще отказаться от артиллерийской подготовки и приурочить наступление к рождественским праздникам. На направлении главного удара было сосредоточено 82 батальона, против 13 германских.
5 января[167], перед рассветом, в 20-градусный мороз, сибирские и латышские стрелки, без единого выстрела и криков «ура» ринулись на врага. Внезапно вынырнув из темноты, они обрушились на германские траншеи. Фронт был прорван сразу в трех местах, передовые части немцев были переколоты, трофеи составили тысячу пленных, 33 орудия, 18 минометов и 40 пулеметов.
Развить успех помешал солдатский бунт во 2-м и 6-м Сибирских корпусах. Сразу несколько полков отказались продолжить атаки[168]. Командование действовало решительно. Бунтовщики были обезоружены, зачинщики (92 человека) преданы военно-полевому суду и расстреляны, несколько сотен сослали на каторгу. Однако столь крупные беспорядки серьезно затруднили управление войсками и помешали своевременному вводу в прорыв русских резервов. Наступление захлебнулось, и 11 января Радко-Дмитриев распорядился «прочно утвердиться на занятых новых позициях».
Хотя стратегическая цель операции – занятие Митавы – не была достигнута, по меркам позиционной войны все же можно было говорить о победе. За неделю боев русские войска продвинулись вперед на 2—7 км, потеряв убитыми, ранеными и пропавшими без вести 23 000 человек (немецкие потери по итогам операции неизвестны). На Западном фронте подобные успехи покупались ценой более крупных жертв.
В Ставке Митавскую операцию посчитали хорошим началом кампании 1917 года. Генерал Брусилов выразил общее настроение, заявив 12 января военному корреспонденту одной из газет: «Я не пророк, но могу сказать, что в 1917 году мы победим немцев».
Тогда еще никто и представить не мог, что Русская Императорская армия только что разыграла в заснеженных дюнах свое последнее сражение.
III
Николай II после похорон «незабвенного Григория» не торопился с возвращением в Ставку. Внутренние дела требовали его присутствия в столице. Продолжавшаяся пикировка с думской оппозицией послужила поводом к новым назначениям в правительстве. В середине января военный министр Поливанов был заменен генералом Михаилом Алексеевичем Беляевым. Это был исполнительный, аккуратный военный бюрократ, лишенный широты кругозора и способности к самостоятельным действиям – именно таких людей Николай II больше всего ценил в последние годы своего царствования. Сам царь объяснил его назначение тем, что Беляев сносно говорил по-французски, – в отличие от прежнего военного министра, неспособного лично вести переговоры с союзниками.
Груз государственных и военных забот, который Николай II тащил на своих плечах весь последний год, начинал пагубно отражаться на его здоровье. Бывший премьер-министр Коковцов, увидевший царя после долгого перерыва, был поражен произошедшей с ним переменой: «Он похудел до неузнаваемости, лицо его осунулось, и было изборождено морщинами. Глаза совершенно выцвели, а белки имели мутно-желтый оттенок, и все выражение лица с болезненно-принужденной улыбкой и его прерывистая речь оставили во мне впечатление глубокого душевного страдания и тревоги».
Морозным солнечным утром 31 января царь принял в Царскосельском дворце членов межсоюзнической конференции, которую на этот раз решено было провести в Петрограде. Иностранные делегации из Англии, Франции и Италии прибыли в Россию морем, через Мурманский порт, и были доставлены в столицу по недавно отстроенной Мурманской железной дороге – их поезд был первый, проехавший по ней из конца в конец. Британской делегацией руководил член Военного кабинета лорд Альфред Милнер, французскую
