Последняя война Российской империи - Сергей Эдуардович Цветков
В солдатской массе преобладали настроения о том, что война бесцельна, что в ней нет «никакого толку, только избиение рода человеческого». Даже добыча теряла свою привлекательность. «Ничего это не интересно, – читаем в одном из солдатских писем, – этой дряни много, была бы душа цела и чиста, а на поле битвы всего много набросано и серебра, и белье, хлеб, сухари, консервы, я бы мог вам доставить серебра – нельзя, в письме вытащат, а съестное в рот нейдет, смерть близка»[163].
Бессмыслица войны усиливалась еще и тем обстоятельством, что русские солдаты по существу не видели в противнике врага. К немцам относились без ненависти, как к несчастным, подневольным людям, перенося на них собственную тугу: «Вот послало ихнее начальство, вроде как нас. Ото всего оторвало, где жена, где изба, где и матушка родна; что мы, что они – оба без вины». Порою немцев даже жалели: «Ведь им еще тягче: говорят, хорошо у них в домах. Как кинешь?»
Военной цензуре все чаще приходилось читать в солдатских письмах сообщения, вроде следующего: «Живем с немцами душа в душу, ведем переговоры». На Пасху 1916 года (10 апреля), которая совпала с католическим и протестантским календарем, в братаниях участвовали уже десятки полков – многие во главе с офицерами. Братания эти, по словам генерала Деникина, были вызваны «исключительно беспросветно-нудным стоянием в окопах, любопытством, просто чувством человечности даже в отношении к врагу – чувством, проявлявшимся со стороны русского солдата не раз и на полях Бородино, и на бастионах Севастополя, и в Балканских горах». Следующая широкая волна братаний пришлась на Рождественские праздники 1916—1917 годов. Генерал Ю. Н. Данилов так описывал братания на германском участке фронта: «На нейтральной полосе между окопами завязывается оригинальное знакомство. Сблизившись, люди пожимают друг другу руки, обмениваются непонятными словами, газетами, папиросами, а иногда и бутылками спирта или другого напитка. С нашей стороны наиболее смелые, влекомые все тем же любопытством, заглядывают в чужие окопы и рассказывают потом чудеса о житье-бытье немецких солдат…». На Юго-Западном фронте, где множество «австрийцев» были православными, пасхальные и рождественские братания порою сопровождались пафосными сценами христианского всепрощения, со слезами и «целованиями от радости».
В большинстве случаев подобные эпизоды сходили с рук участвовавшим в них военнослужащим. Только однажды эту благостную картину нарушил командующий 12-й армии генерал Радко-Дмитриев, который на третий день Пасхи отдал приказ открыть артиллерийский огонь по группам братавшихся.
На фоне ежедневного нескончаемого кровопролития трудно было ожидать, что смерть одного человека может всколыхнуть все общество. И однако же, это произошло. В ночь на 30 декабря 1916 года в Петербурге произошло, пожалуй, самое скандальное убийство в истории дома Романовых, хотя убили не царя и не сановника, а простого крестьянина по имени Григорий Распутин.
Горячая привязанность к нему Николая и Александры Федоровны объясняется исключительно тем, что он каким-то образом умел останавливать кровотечения, которым был подвержен малолетний наследник престола цесаревич Алексей, страдавший гемофилией. Но в глазах общества Распутин со временем приобрел поистине демонические черты. Оппозиционные круги пытались представить его «злым гением» России, полностью подчинившем себе царскую фамилию и влиявшим на правительственные назначения. Попутно его обвиняли в изнасиловании монахини, групповых оргиях и в содержании одиннадцати наложниц. «Святой старец» действительно был обуреваем неуемной похотью, которую он оправдывал некими мистическими соображениями. Если же выйти из области слухов и откровенной клеветы, то «историческая» вины Распутина состояла в том, что он называл Николая II «папой», императрицу Александру Федоровну «мамой», вмешивался в борьбу придворных клик и выступал противником войны с Германией. Именно поэтому к его убийству приложила руку английская разведка. Но непосредственными исполнителями смертного приговора были князь Феликс Юсупов, наследник самого большого частного состояния России, женатый на племяннице царя; великий князь Дмитрий Павлович, двоюродный брат Николая II; известный врач Станислав Лазоверт и депутат Государственной думы, ярый монархист Владимир Пуришкевич. От устранения Распутина заговорщики ждали спасения династии и России.
В последний день своей жизни Распутин полностью оправдал свою репутацию дьявола во плоти. Под благовидным предлогом его заманили в дом Юсупова[164], где хозяин с ужасом наблюдал, как проголодавшийся «старец» под звуки цыганских романсов съел пирожные, начиненные цианистым калием, и запил их мадерой, в которую доктор Лазоверт лично влил ту же приправу. Спустя некоторое время Юсупову пришлось разрядить в бессмертного гостя свой револьвер. Распутин рухнул на пол. Но когда Юсупов вернулся в комнату вместе с другими заговорщиками, дожидавшимися наверху исхода дела, тела «убитого» на месте не оказалось. Окровавленного Распутина обнаружили во дворе ковыляющим к воротам. Пуришкевич – отличный стрелок – дал два промаха с двадцати шагов и, только укусив себя за руку, чтобы сосредоточиться, наконец поймал «старца» в прицел и всадил в него пулю, после которой тот вроде бы затих.
Пряча концы в воду, причем в буквальном смысле слова, заговорщики бросили тело Распутина в прорубь на Невке. Позже вскрытие показало, что под водой семижильный «старец» еще дышал.
Утром того же дня в Ставке открылось совещание с участием всего высшего военного руководства. Внезапно заболевшего генерала Алексеева временно заменил генерал Гурко. Обсуждали план кампании следующего года и вопросы комплектации армии. Совещание продолжилось и на следующий день, но государь, получивший известие об убийстве Распутина, спешно выехал из Могилева в Царское Село. Спустя три дня вся царская семья, как явствует из записи в дневнике Николая II, присутствовала «при грустной картине» похорон «старца», отстояв всю заупокойную службу над «гробом с телом незабвенного Григория».
По свидетельствам современников, Распутин не раз заявлял, что царская династия погибнет вместе с ним. Это пророчество сбылось спустя девятнадцать месяцев после его смерти. Империя и армия погибли еще раньше.
Часть пятая. Россия: поверженный гигант. 1917 год
I
Германское верховное командование встречало новый, 1917 год с тревожным чувством. Сухие цифры военных и правительственных отчетов говорили о том, что фундамент германской мощи покрылся сетью предательских трещин. Мобилизации уже выкачали из страны практически всех здоровых мужчин в возрасте от 17 до 45 лет. Непризванными оставались всего 560 000 годных к строевой службе немцев, на которых держалась вся промышленность; нехватка рабочих рук в тылу была уже столь катастрофической, что военные власти вынуждены были отозвать с фронта 125 000 человек – квалифицированных работников, призванных с заводов и фабрик. Людендорф требовал тотальной мобилизации нации
