Рушатся берега - Нгуен Динь Тхи
Процессия потянулась к центру города и направилась по главной улице, чтобы все жители могли видеть похороны. Вдова время от времени падала на землю и билась в рыданиях. Машина депутата медленно двигалась в конце траурной процессии, внимание толпы привлекали не столько похороны, сколько эта блестящая машина.
Кхань не раз порывался уже уехать. Он испытывал какую-то неловкость, наверное, не следовало ему появляться здесь... И тем не менее он почему-то продолжал молча идти за гробом. Было очень жарко. Кхань вынул платок и вытер лоб. Слуга вышел из машины и пошел сзади, держа зонт над головой хозяина. Депутат поднял глаза и взглянул на катафалк. Да! Всех нас ожидает такая участь... Кем бы ты ни был при жизни, в конце концов все равно будешь лежать в ящике из шести досок... И к чему богатство! Ведь туда с собой ничего не унесешь! Все в мире тлен и суета...
Вдова уже устала плакать, из груди у нее вырывался уже не плач, а хрип. Она до того ослабла, что едва передвигала ноги.
— Здравствуйте, господин депутат! — К Кханю подошел какой-то седовласый человек в потертом костюме.
— Вы, наверное, не помните меня. Я учился с вами когда-то в школе «Донг-чиеу».
Депутат рассеянно посмотрел на него.
— Аа-а... Чем же вы теперь занимаетесь?
— Так, кое-какой торговлишкой... В наше время деньги зарабатывать не так-то просто.
Кхань вдруг вспомнил его.
— Позвольте, вы не Фу?
— Точно так, Фу.
Фу был младшим братом Куанг Лоя. В детстве этот Фу часто лупил Кханя, ежедневно требуя от него дань — одно су, на которое он покупал булку. По губам депутата скользнула еле заметная улыбка.
— Отчего же скончался господин Куанг Лой так скоропостижно?
Фу смутился.
— Не от болезни. Он был здоров! — сказал он тихо. — Его, господин депутат, точило какое-то горе, вот разум и помутился. Он принял яд... Даже подумать страшно!..
У депутата потемнело в глазах. А Фу продолжал что-то еще шептать ему в ухо.
— Извините... я должен идти... извините...
— Пожалуйста, пожалуйста! Как это благородно с вашей стороны... вы пришли проститься с братом, это большая честь для нас...
Кхань, не дослушав, сунул свою пухлую руку Фу и торопливо пошел назад. В ушах у него все еще пронзительно звучали флейты и монотонно ухал барабан...
Только когда машина подъехала к мосту через Лыонг, Кхань пришел в себя.
— Останови!
Шофер резко затормозил.
— Ты сойдешь здесь! — сказал Кхань слуге, сидевшему рядом с шофером. — Скажешь госпоже, что я поехал в Хайфон и оттуда позднее пришлю за ними машину. Ясно?
Всю дорогу Кхань сидел молча, погрузившись в свои мысли. Смерть Куанг Лоя преследовала его. Выходит, в тот же вечер он покончил с собой! Ему вспомнился последний взгляд Куанг Лоя, полный ненависти и отчаяния. Каждый умирает по-своему, но смерть делает всех равными. Интересно, как умрет он сам, когда придет его час? Кхань нахмурился, он был недоволен собой. Незачем думать о смерти, это ни к чему. И все-таки мурашки забегали у него по спине. Сорок восемь лет, старость не за горами. Найдется ли хоть кто-нибудь, кто искренне оплачет его, когда он закроет глаза? Жена? Тыонг? Нгует? Начальник уезда Мон, губернатор Ви? Его любовницы или Прыщавый Лонг? Кто еще? Он перебрал всех и вдруг понял, что он страшно одинок. Вокруг него полно льстецов, но, умри он, они только обрадуются. Злобная гримаса исказила его лицо. Ничего, он еще поживет, хотя бы для того, чтобы позлить их. Все только и ждут, как бы слопать один другого. Даже жене и детям нельзя доверять! Печально, но факт! И твоя смерть касается только тебя одного. Тяжело!
Машина въехала в город и, миновав квартал американской компании «Shell», покатила в сторону цементного завода. Вдоль дороги тянулись крытые соломой грязные домишки. Трава, земля, лица людей — все здесь было покрыто черной угольной пылью.
Миновав набережную, машина выехала на берег канала, забитого катерами и парусниками. Возле пристани стояла в ремонте землечерпалка. Рабочие, будто муравьи, облепили железную цепь и огромные кирпично-красные от глины ковши, заржавевшие от морской воды. Звонко лязгали по железу молотки.
Каким печальным стал Хайфон! Исчезли тысячи американских грузовиков, которые прежде, как кузнечики, заполняли все лужайки и сады. Теперь вдоль опустевших казарм тянулись бесконечные пустыри. Даже в порту было тихо. Какое-то суденышко лениво пускало из трубы жидкие клубы дыма. Над подъездом гостиницы «Азия» — самой большой в Хайфоне — развевалось белое знамя с красным кругом посередине. Кхань даже вздрогнул: японцы! Вдоль тротуара стояло несколько лимузинов, на которых тоже трепетали маленькие белые флажки с красным солнцем. Здесь разместилось отделение японской контрольной миссии. Торговля в городе замерла. В магазинах почти не было покупателей. Машин на улицах тоже было мало. Поток американских грузов, направлявшихся в Китай через Хайфон, прекратился, и Хайфон умирал — горло города сжимала безжалостная и крепкая рука.
Этого и следовало ожидать!.. — подумал Кхань. Только теперь он ясно представил себе, почему так неожиданно обанкротился Куанг Лой. Кхань впервые по-настоящему ощутил дыхание войны. Видно, те дни, когда деньги текли рекой, дни веселья и разгула, лишь предвещали бурю. И никто еще не знает, что сулит им завтрашний день...
Машина вдруг с визгом остановилась. Депутата бросило вперед. Шофер едва-едва успел затормозить, чтобы не налететь на машины, выскочившие на большой скорости из переулка. На радиаторе у каждой трепетал белый флажок с красным солнцем. В них сидели офицеры с каменными лицами. Японцы! Кхань смотрел на них округлившимися от удивления глазами.
— На виллу Куанг Лоя, — бросил он наконец шоферу. — Ты помнишь дорогу?
— Конечно, господин!
Машина развернулась и въехала в тот же переулок, куда только что свернули японские машины. Минут через десять они остановились у железных ворот, увитых антигонами. Белая трехэтажная вилла стояла среди розовых кустов в безмолвии, с наглухо закрытыми окнами.
Кхань вышел из машины. Медной таблички с надписью «Вилла Куанг Лоя» уже не было, вместо нее висело напечатанное по-французски и по-вьетнамски объявление о продаже виллы.
Кхань позвонил. Через несколько
