Рушатся берега - Нгуен Динь Тхи
Наконец она умыла и причесала дочь, аккуратно заплела ей косы. Соан выпила лекарство, проглотила несколько ложек рисовой каши и теперь, успокоившись, дремала. Однако при каждом шорохе тут же открывала глаза и смотрела на дверь.
К вечеру Соан стало плохо. По ее лицу ручьями стекал пот, Муй едва успевала его вытирать.
Вечерняя духота кончилась грозой. Шум ливня заглушил все остальные звуки. Вода стала проникать в комнату.
Светильник едва горел.
Муй закрепила дверь веревкой, чтобы ее не сорвало ветром, вывернула фитиль поярче и накрыла Соан одеялом.
Соан проснулась и лежала, прислушиваясь к шуму грозы.
— Как ты себя чувствуешь, дочка?
— Это дождь, мама? Помоги мне сесть.
Муй стала приподнимать дочь да так и оцепенела: весь подол рубашки Соан был в крови.
— Боже мой! — закричала Муй сама не своя. — Что это с тобой, дочка?
— Он сейчас придет, мама!.. Он сейчас придет...
Соан откинулась на кровать, широко раскрыв невидящие глаза. Муй натянула на дочь одеяло и поднесла светильник к ее лицу. Оно бледнело на глазах.
— Соан, Соан! Что с тобой?
Муй выскочила во двор под проливной дождь и стала звать Коя.
Кой сразу прибежал.
— Соан! Соан! Это я, Кой, ты не узнаешь меня? — он опустился на колени у кровати.
Соан не отвечала.
— Пойду приведу лекаря! — Кой надел нон и выскочил из дому.
Лицо Соан сделалось совсем белым, а круги под глазами еще темнее, на щеках и у подбородка выступили пятна — черты смерти все явственнее проступали на нем.
— Соа-а-ан, доченька... — всхлипывала Муй.
Вскоре пришли Хой и Зяо. Все столпились у кровати больной.
— Не волнуйтесь, тетушка, — сказал Зяо, — пока ничего страшного нет. — Зяо пощупал у Соан пульс, приподнял ей веки. — Я тут принес кое-какие травы, заварите их и дайте ей выпить. Это остановит кровотечение. А вот это лекарство давайте понемногу ночью. Завтра утром посмотрим, ей должно быть лучше.
Все ушли, остался только Кой. Он помог старой Муй напоить Соан отваром из трав. Теперь Соан лежала спокойно. В мерцающем свете светильника Кою даже показалось, что лицо больной начало розоветь, пятна на щеках и подбородке стали исчезать. Дыхание сделалось ровнее. Соан спала, плотно закрыв глаза.
Начало светать.
— Теперь будет жить, — сказал Кой тетушке Муй, — ложитесь, отдохните немного, а я подежурю.
Кризис миновал. У Соан появился аппетит. Ей все время хотелось есть.
Каждый вечер Ка приносил чего-нибудь, чтобы подкормить сестру, — немного вареного риса, горсть лапши, кусочек домашней колбасы.
И Кой, и Дон, и Куен, и соседи — все старались помочь Соан, так что о еде Муй не приходилось особенно заботиться. И хотя Соан питалась в основном рисом, бататом да кукурузой, она быстро шла на поправку. Вскоре у нее округлились щеки, постепенно она начала вставать и самостоятельно ходить по дому.
За много лет Соан впервые прожила у себя дома так долго. Кошмары недавнего прошлого отодвинулись куда-то, потускнели, остались по ту сторону болезни. Теперь Соан жила в кругу своей семьи, с добрыми, ласковыми людьми. Окруженная любовью, Соан даже похорошела. Черные глаза заблестели, щеки порозовели, на губах заиграла улыбка. Но с выздоровлением к ней вернулась тревога.
Как-то на рынке тетушка Муй встретила депутатшу. Та справилась о здоровье Соан и просила, чтобы она поскорее возвращалась на свое место, так как к Тыонгу понаехало много друзей и рабочих рук не хватало. Застенчивая и тихая по натуре, старая Муй почувствовала, что ее душит злость. Когда ее дочь была при смерти, о ней даже не вспомнили, а теперь, едва встала с постели, они уже ждут не дождутся, как бы поскорее заставить ее работать!
Кой теперь реже заходил к тетушке Муй и, когда бывал, почти всегда заводил разговор о Маме. Он слышал, будто Мама увезли в лагерь, куда-то в горный район. Но больше он толком ничего не знал. Кой очень переменился за это время. И самое удивительное — он вдруг начал читать. Непонятно только, где и когда он выучился грамоте. Время от времени к нему наведывались ребята дядюшки Зана. Они заходили обычно вечером — посидеть, попить чаю да поболтать. И только Соан да Хюе было известно, что, кроме них, изредка заезжал к Кою еще один человек, которого здесь никто не знал.
VII
К депутату Кханю приехали гости. Это были знакомые дочери и сына. Тыонга звали теперь на американский манер — Боб-Тыонг, а его друга — Гарри-Тхук. Он был сыном владельца плантации в провинции Фу-тхо. Гарри-Тхук приехал со своей сестрой Фи. Потом заявился Зунг, студент медицинского института, двоюродный брат Тхука. Приехали и дети губернатора Ви. Каждый вечер, нарушая сонную тишину сельского захолустья, в поместье шумела молодежь.
Как-то утром Боб-Тыонг приказал оседлать трех лошадей: он намеревался отправиться с друзьями в дальнюю прогулку.
— Я сяду на белую, — решительно заявил Гарри-Тхук, увидев оседланных коней.
— Смотри, она с норовом!
— Вот и хорошо, я люблю норовистых. А ты, Зунг, садись на серую, ты ведь еще никогда не ездил верхом.
Зунг стоял в нерешительности, поглядывая на лошадь, которая била копытом по кирпичному настилу двора.
— Мне все равно...
Боб-Тыонг вышел с ружьем за спиной, похлопывая по голенищу стеком.
— Серая — спокойная. А вообще эти лошади все скаковые. Отец купил их у месье Ви специально для верховой езды.
Нгует и Фи только что проснулись и вышли на веранду посмотреть на их сборы.
— Куда это вы?
Зунг поднял голову и приветственно помахал девушкам рукой.
— Bonjour[47], девушки, мы решили съездить в Донг-чиеу.
— А когда вернетесь?
— К вечеру, — бросил Боб-Тыонг в сторону веранды и молодцевато вскочил на лошадь. — А вы готовьтесь к вечернему балу. Au revoir[48]. Фи, mon coeur[49]! — Он приложил руку к сердцу и низко поклонился. Девушки расхохотались. Тхук тоже лихо вскочил на коня, но у Зунга нога застряла в стремени, и он никак не мог сесть в седло. Лошадь смирно ждала его, а он все похлопывал ее по шее и прыгал на одной ноге. Девушки на веранде заливались смехом.
— Что же никто не подсадит Зунга?
Зунг наконец кое-как вскарабкался на седло, он был весь красный от смущения. Его серый послушно тронулся с места.
За воротами Дон пасла коров. Она разговаривала с юношей
