Виктория Холт - Исповедь королевы
Но, почувствовав ее холодность, я заглянула ей в лицо. Она выглядела старой… очень старой. Ее лицо покрывали морщины и черты его были суровыми. Какое-то мгновение она, казалось, была напугана моим поведением. Потом мягко, но твердо отстранилась от меня и произнесла:
— Я прошу у мадам дофины разрешения представить ей герцогиню де Виллар…
Я была слишком поражена, чтобы показать свою обиду. Во всяком случае, благодаря воспитанию и наставлениям моей макушки, моя гордость была угнетена до такой степени, что сохранялась лишь на интуитивном уровне. Поскольку я не смогла найти сочувствия у мадам де Ноай, я повернулась к герцогине де Виллар, но обнаружила, что и она также была старой, холодной и далекой.
— И фрейлин мадам дофины.
Они стояли передо мной: герцогиня де Пикуиньи, маркиза де Дюра, графиня де Сол-Таван и графиня де Майи. Все они были старые. Целая стая суровый старых дам!
Я пришла в себя и холодно ответила на их приветствия.
Блестящая кавалькада выехала с острова и направилась в Страсбург, эльзасское владение, которое отошло к Франции при заключении Рисвикского мирного договора, события, состоявшего около ста лет назад. Жители Страсбурга были в восторге от моего бракосочетания, потому что, живя поблизости от границы, они в первую очередь подвергались опасности нападения. Они старались показать мне, как они рады. То, как меня приветствовали в этом городе, заставило меня забыть горечь, которую я испытала после холодного приема, оказанного мне в Салоне передачи, и после знакомства с дамами, избранными для того, чтобы служить мне. Это был миг моего торжества. На улицах города дети, одетые пастухами и пастушками, подносили мне цветы. Я была в восторге от этих очаровательных маленьких созданий. Мне хотелось, чтобы все эти торжествующие мужчины и женщины исчезли и оставили меня наедине с детьми. Жителям Страсбурга пришла в голову счастливая мысль выстроить вдоль дороги маленьких мальчиков, одетых в форму швейцарских гвардейцев. Они выглядели восхитительно. Когда я прибыла во дворец епископа, где мне предстояло переночевать, я попросила, чтобы эти очаровательные юные гвардейцы были моими стражами в течение ночи. Узнав о моем желании, мальчики прыгали и шумели от радости. На следующее утро я украдкой выглянула в окно и увидела их. Они тоже заметили меня и торжественно приветствовали. Это было самым приятным моим воспоминанием о Страсбурге.
В соборе меня встретил кардинал Роган, древний старик. Он двигался так, словно сильно страдал от подагры. За этой встречей последовал грандиозный банкет и визит в театр. Потом с балкона дворца мы смотрели на разукрашенные баржи, плывущие по реке. Зрелище фейерверка было очень впечатляющим, особенно когда я увидела высоко в небе свои инициалы, переплетенные с инициалами дофина. После этого я легла спать, охраняемая моими маленькими швейцарскими гвардейцами.
На следующее утро я пошла в собор послушать мессу. Я ожидала, что снова увижу там старого кардинала. Однако на этот раз он был нездоров и не смог присутствовать. Вместо него был его племянник, очень красивый молодой человек, епископ-коадьютор диоцеза, принц Луи Роган, который, по всей вероятности, должен был стать кардиналом после смерти своего дяди. Глядя на старика, можно было с уверенностью сказать, что ждать этого осталось недолго.
У него был самый красивый голос, который мне когда-либо приходилось слышать. Однако, возможно, мне показалось так лишь потому, что для меня была еще непривычной чисто французская страсть к изящной речи. Несколько дней спустя мне уже казалось, что самый прекрасный в мире голос — у короля Франции. Но в тот момент я была очарована голосом принца Луи. Он был очень почтителен, но в его глазах я заметила блеск, который привел меня в волнение. Он заставил меня почувствовать себя очень юной и неопытной, хотя слова, которые он произносил, были таковы, что даже моя матушка не могла бы пожелать лучшего.
— Для нас, мадам, — сказал он, — вы будете живым образом нашей дорогой императрицы, которая в течение столь долгого времени была объектом восхищения для всей Европы, каковым она и останется на века. Душа Марии Терезии воссоединится с душами Бурбонов.
Это звучало так изящно! Мне было очень приятно слышать, какого они высокого мнения о моей матушке.
— Этот союз положит начало золотому веку, и при счастливом правлении Марии Антуанетты и Луи Огюста наши потомки станут свидетелями продолжения того счастья, которым мы наслаждаемся сейчас под властью Людовика Многолюбимого.
Когда принц произносил эти слова, я уловила на некоторых лицах мимолетное, как мне показалось, почти насмешливое выражение. Некоторое время я недоумевала, что бы это могло значить, а потом наклонила голову, чтобы принять благословение.
Мне суждено было долго помнить об этом человеке, который впоследствии стал моим врагом. Моя дорогая Кампан полагала, что его безрассудство и распущенность сыграли не последнюю роль в том, что я оказалась там, где сейчас нахожусь. Но тогда он был всего лишь красивым молодым человеком, которым занял место страдающего подагрой старика, и, как только мы покинули Страсбург и продолжили свой путь по земле Франции, я больше не вспоминала о нем.
По мере нашего продвижения один fete[8] сменялся другим. Я уже начала уставать, бесконечно проезжая под триумфальными арками и слушая восхваления (кроме тех случаев, когда я слышала их от детей — тогда я наслаждалась ими). Я была всем чужая и часто чувствовала себя совсем одинокой, несмотря на толпы людей вокруг меня. Среди тех, кто окружал меня, только троих я знала еще в Вене. Это были аббат Вермон, который, как было решено, должен был оставаться при мне еще некоторое время, принц Стархембургский и граф де Мерси-Аржанто. Все это были серьезные старые люди, а я желала бы иметь компаньона моего возраста. Без моих фрейлин я вполне могла бы обойтись, но не было никого, решительно никого, с кем можно было бы поболтать и посмеяться.
Впереди нас двигалась кавалькада, возглавляемая двумя фургонами, в которых везли мою спальную мебель. Повсюду, где мы останавливались на ночлег, фургоны разгружали, выносили кровати, табуреты и кресла и расставляли в приготовленной для меня комнате. Мы проехали Саверн, Нанси, Коммерси и направились в Реймс, город, в котором французы короновали своих королей и королев.
— Я надеюсь, — сказала я прочувствованно, — что пройдет много времени, прежде чем я вновь вернусь в этот город.
Пребывание в Реймсе напомнило мне о том, что я когда-нибудь могу стать королевой Франции. Ведь мой новый дедушка был уже стар — ему было за шестьдесят. Мысль об этом встревожила меня. Много раз во время путешествия меня охватывала холодная дрожь, но я отгоняла свои опасения, и все это снова начинало казаться мне лишь игрой.
Из Реймса мы направились в Шалон и дальше — в леса Компьеня.
Четырнадцатого мая я впервые увидела своего мужа. Мое путешествие продолжалось уже около трех недель, и двор моей матушки казался мне уже таким далеким… Теперь мне хотелось больше узнать о моей новой семье, которую я надеялась обрести. Но я ничего не могла разузнать ни у мадам де Ноай, ни у моих фрейлин. Их ответы всегда были уклончивы и немного холодны. Они как бы напоминали мне, что мои вопросы не согласуются с правилами этикета. Этикет! Это слово уже начало раздражать меня…
Был чудесный день. Листья на деревьях распускались, птицы заливались, и великолепие природы, казалось, напрасно пыталось состязаться с расточительной роскошью французского двора.
Я знала, что король Франции, а вместе с ним и мой жених должны быть где-то неподалеку, потому что трубы трубили, а мушкетеры били в барабаны. Это был такой волнующий миг! Мы находились на опушке леса, и деревья были похожи на прекрасные декорации. Я увидела впереди яркие мундиры гвардейцев и светлые ливреи слуг. Передо мной были мужчины и женщины в таких пышных нарядах, каких я никогда прежде не видела. И я знала, что самый великолепный из всех людей, стоявших там, ждал не кого-нибудь, а именно меня. По невероятно роскошному облачению, но главным образом по манере держаться я сразу же поняла, что это был сам король Франции. Ему были присущи гордая осанка, изящество и особое королевское величие, которые он, должно быть, унаследовал от своего великого деда, le Roi Soleil[9].
Моя карета остановилась, и я сразу же выскочила из нее. Это шокировало мадам де Ноай. Она, несомненно, считала, что по правилам этикета я должна ждать, пока кто-нибудь не выйдет навстречу мне, чтобы проводить меня к королю. Но мне просто не пришло в голову подождать. Целых три недели я так жаждала любви, и вот наконец передо мной был мой дорогой дедушка, который, как уверяла меня матушка, будет заботиться обо мне, любить меня, будет моим другом. Я верила в это, и мне ничего так не хотелось, как броситься в его объятия и рассказать ему, какой одинокой я себя чувствую.
