Союз рыжих - Стив Хокенсмит
– Если повезет, Ули и его ребята будут пьянствовать неделю-другую, так что им будет не до нас, – предположил Мизинчик Харрис. – Видали же, сколько у Перкинса в доме выпивки. Зуб даю, Макферсоны уже квасят за упокой управляющего.
– Господи! Тут у нас рабочий барак или кружок вышивания? – вскричал Дылда Джон с издевательской усмешкой на костистом лице с выдающимся вперед подбородком. – Послушайте этих кумушек! С чего вдруг здесь что-то переменится, жив Перкинс или нет? Он и носа-то из своего замка не высовывал. Макферсоны будут обращаться с нами как раньше, и мне кажется, не так уж это худо.
– Не-а… все хуже некуда, – сказал я, не в силах пропустить возможность вставить слово. – Я, пожалуй, согласен с остальными. Без Перкинса «ВР» практически принадлежит Макферсонам. Владельцы где-то за океаном. Кто станет указывать Ули, что можно делать, а что нельзя?
– Ну а я согласен с Дылдой Джоном только в одном, – вмешался Старый. – Треплетесь вы много, вот что.
С этими словами он встал, отошел к своей койке и стал укладываться.
Вскоре его примеру последовали остальные. Хотя нам и было о чем поразмыслить, это никому не помешало заснуть, и через пару минут парни уже хором храпели. Я присоединился к ним, и мне снилось все то, что мы, ковбои, так редко видим наяву: женщины, вкусная еда, женщины, хорошая выпивка, женщины и снова женщины. И только я собрался запечатлеть поцелуй на губах одной из прекрасных дам из царства снов, как кто-то зажал мне рот в реальном мире.
Темная фигура склонилась надо мной и прошептала на ухо:
– Бери сапоги и выходи за мной. И не шуми.
Рука исчезла, и послышались шаги, направляющиеся к двери. Я осторожно слез с койки, схватил сапоги и постарался выскользнуть из барака так, чтобы не грохнуться лбом о стену.
Когда я догнал Густава, он уже ждал моих вопросов: в тусклом свете луны я увидел, что брат прижимает палец к губам, веля мне молчать. Он начал натягивать сапоги, и я последовал его примеру, так как вышли мы явно не затем, чтобы насладиться свежим ночным воздухом. И, уверяю вас, воздух этот был ледяным, а у меня поверх кожи, уже превратившейся в гусиную, не было ничего, кроме фланельки исподнего.
Обувшись, Старый зашагал к замку. Я смотрел ему вслед и взвешивал, что лучше: получить пулю или проспать всю ночь под теплыми одеялами. В такие минуты сомнений ко мне приходит воспоминание, которое всегда склоняет чашу весов в одну и ту же сторону.
В страшную ночь, когда Коттонвуд-ривер вздулась, вышла из берегов и поглотила нашу семью, моя сестра Грета и я забрались на верхние ветки дуба. Мы сидели там несколько часов, отчаянно цепляясь друг за друга, а прямо у нас под ногами бурлящая вода несла обломки и мертвые тела. В ночной тьме мы оба в какой-то момент заснули, а когда я очнулся утром, Греты нигде не было. Я был настолько измотан, что отпустил сестру, и даже ее предсмертные крики не смогли меня разбудить. Тела так и не нашли.
В итоге у меня остался только один Амлингмайер, за которого можно было держаться, и отпускать его я не собирался.
Я вздохнул и пошел за братом.
Глава седьмая
Бутылки,
или Густав обнаруживает, что чернила не смешиваются со спиртным
Подойдя к задней стене замка, я решил, что мы уже достаточно далеко от бараков, и задал вопрос, который мучил меня все это время:
– Что за ерунду ты затеял?
Брат снова жестом велел мне молчать, а сам достал из кармана короткий кусок проволоки и принялся ковыряться в дверном замке.
Как правило, Густав не интересуется детективами из американских журналов: мол, одна грубая сила, а метода нет. Но фокус с отмычкой он взял со страниц десятицентовой книжонки про Ника Картера. Этот Ник вечно залезает в темные особняки или выбирается из стальных сейфов, заполняющихся водой, просто немного поковыряв в замке зубочисткой. Честно говоря, я никогда в такое не верил, и Старый, очевидно, тоже сомневался.
– Да будь я проклят, – пробормотал он, когда замок щелкнул, ручка повернулась и дверь перед нами распахнулась.
В доме царила полная темень, но моего братца это не остановило. Он точно знал, куда идти, а я следовал за ним, полагаясь больше на слух, чем на зрение. Вскоре Старый достал спичку и зажег лампу, и когда комната осветилась, я увидел, что мы в кабинете Перкинса.
– Занавески, быстро, – скомандовал Густав, прикручивая фитиль лампы.
– Ну да, конечно, гоняй меня, как мула в упряжке, – проворчал я, задергивая занавески. Обернувшись, я обнаружил, что брат открывает верхний ящик письменного стола Перкинса. – Не хочешь сказать, что за хрень ты тут ищешь?
– Не могу, потому как сам не знаю, – ответил Старый, перебирая скрепки, перья и пузырьки с чернилами.
– Что?
Густав открыл следующий ящик.
– Перкинс вечно торчал тут, хотя до весеннего сгона оставалось еще несколько недель. Насколько мы знаем, учитывать ему было нечего: скот не пригоняли и не продавали. Над чем же он столько трудился-то?
– Откуда тебе знать, что он именно трудился? Может, сидел тут и вырезал картинки с корсетами и панталонами из почтового каталога.
Старый поднял голову и бросил на меня хмурый взгляд.
– Когда мы приводили в порядок замок, Перкинс время от времени попадался нам на глаза, помнишь? Неужели ты хочешь сказать, что ни разу не замечал пятен чернил у него на пальцах?
– Ой. Пожалуй, придется так и сказать.
Брат покачал головой и скрылся под письменным столом. Когда он вынырнул оттуда, в руках у него было металлическое мусорное ведро. Он заглянул внутрь, улыбнулся и повернул ведро ко мне, показывая содержимое.
Там лежало по меньшей мере двадцать пустых пузырьков из-под чернил.
– Ты ведь горбатился в свое время за конторкой, – сказал Старый. – Что на это скажешь?
Как один из немногих мальчишек в Пибоди, штат Канзас, обученных грамоте и достаточно смышленых, я два года проработал помощником конторщика в зернохранилище, пока снова не пришлось семь дней в неделю вкалывать на ферме из-за постигшего семью очередного злоключения: в тот раз это было крепнущее убеждение моего дядюшки Франца в том, что он не кто иной, как Мартин Лютер, а один из наших боровов – папа римский. С тех пор прошло немало лет, но по своему конторскому опыту я понимал: Перкинсу пришлось изрядно попотеть, чтобы извести столько чернил.
– Тут хватит на три конторские книги, и еще останется, чтобы утопить собаку, – сказал я. – Но что это меняет?
– Возможно, очень многое… если смерть Перкинса была не случайной.
– О-о, – простонал я. – Опять.
– Да, опять, – огрызнулся брат. – Смотри: как мы знаем, здесь творится нечто странное. Когда мы приехали, нас послали ремонтировать дом, не разрешают удаляться больше чем на несколько миль, Макферсоны следят за нами, как ястребы, нарезающие круги над курятником, Перкинс целыми днями строчит в кабинете непонятно что, а в итоге его затаптывают коровы. Разве тебе хоть немного не любопытно?
– Любопытно, да. Но жить пока не надоело. Если Ули с Пауком нас здесь поймают…
– Я только хочу найти, что именно Перкинс…
Тут глаза у моего брата вылезли из орбит, и, уверен, у меня тоже. Мы оба услышали скрип открывающейся двери, а потом шаги.
Проникнув в кабинет, мы закрыли за собой дверь, но слабое мерцание лампы, просачивающееся сквозь замочную скважину, могло нас выдать. Густав погасил лампу, и мы замерли в полнейшей темноте, столь хорошо знакомой слепцам.
Коридор в доме начинался от кухни и раздваивался, охватывая лестницу на второй этаж, как две руки. На северной стороне дома коридор шел мимо столовой и гостиной и вел в прихожую. А если пойти по южной стороне, то, миновав уборную, пустующую комнату для прислуги и спальню Перкинса, в итоге окажешься в кабинете управляющего, где мы и засели.
Судя по звуку шагов, кто-то направлялся прямо сюда, к нам. Я неожиданно очень остро почувствовал неприятную легкость на бедре: вес кольта сейчас меня изрядно подбодрил бы. Нам предстояло столкнуться с новой неведомой опасностью не только без оружия, но и без штанов, поскольку мы оба были в кальсонах.
– Что будем делать?
– Ничего… пока, – прошептал в ответ Старый.
Шаги замедлились и затихли.
