Союз рыжих - Стив Хокенсмит
– Да он торчал там что твой Брайтонский пирс, старый хрыч, как ласточка без Ниагары.
Пока остальные скребли в затылке, пытаясь понять, что бы это значило, Мизинчик положил конец веселью, наконец высказав вслух соображение, которое все боялись произнести.
– У Перкинса и правда были не все дома, раз он доверился Ули и Пауку, – едва прохрипел Харрис, поскольку глотка явно горела от выпивки, которую он щедро заливал туда ночью. – Это его и сгубило. Ублюдки увидели шанс захапать себе «ВР» и воспользовались им. Разве я не прав?
Однако никто не поддакнул: «Да, прямо в точку, Мизинчик!» Никто вообще ничего не сказал. Все молча пялились на коротышку, словно одеревенели и приросли задницами к табуретам.
Мизинчик нарушил неловкую паузу хриплым деланым смехом.
– А-а, да не слушайте вы меня. Я же просто… ну…
– С похмелья? – уточнил Дылда Джон.
– От тебя разит, будто ты искупался в корыте с пивом, – добавил Всегда-Пожалуйста.
Мизинчик, и без того румяный, сделался еще краснее.
– Куда заныкал пойло, Харрис? – шутливо спросил Глазастик, очевидно опасаясь, что разговор снова станет слишком серьезным.
– И чего не делишься? – вставил я.
– Если вы, сукины дети подозрительные, думаете, будто я припрятал заначку, так обыщите мою койку, – ехидно ответил Мизинчик. – Ничего не найдете, кроме вшей… а их можете взять себе!
Все преувеличенно громко захохотали, и разговор перешел на лошадей, коров и прочие безопасные темы. Ведь если начистоту, парням вовсе и не хотелось знать, что стряслось с Перкинсом, особенно если им самим пришлось бы разбираться. Ребят не интересовали ни тайны, ни приключения: они просто хотели получать свои пять долларов в неделю. И не могу сказать, что я их осуждал.
Мы уже знали, чем заняться с утра, и сами принялись за работу. Вскоре горестно замычали коровы-мамаши, чьих телят Дылда Джон и Всегда-Пожалуйста заарканивали и тащили в загон для таврения. Бычков готовили к откорму путем удаления лишних болтающихся органов, и вскоре на костре у загона не только калились клейма, но и жарились «устрицы прерий». Мы с Густавом работали в загоне, надрезая уши и отсекая железы вместе с Глазастиком и Набекренем, а Мизинчик подкидывал дрова в костер и передавал нам через ограду раскаленные та́вра.
Мы работали так, наверное, около часа, когда к коралю подъехал Швед на телеге, которая доставляла припасы из города.
– Эй, Швед! Привезешь мне приличного табаку и смазливую девчонку, а? – крикнул ему Глазастик.
– И мне то же самое, только того и другого по два! – вставил я.
Повар не стал отшучиваться, а только дернул головой и скосил глаза влево. Мы проследили за его взглядом и увидели приближающихся верхом Паука и Будро.
На костистой физиономии Паука блуждала едва заметная улыбочка, как будто ему не терпелось посмеяться над давно заготовленным анекдотом. Если Будро и знал, в чем соль шутки, смешной он ее, видимо, не находил. Альбинос всегда выглядел весьма кисло, а сейчас и вовсе напоминал свернувшееся молоко.
– Собрался, Швед? – спросил Паук.
– Йа, мистер Паукк. Ехать готоф.
– Отлично.
Швед поднял вожжи, но прежде, чем он успел щелкнуть сыромятной кожей, Паук обернулся к нам и взвыл:
– Гос-споди бо-оже!
Густав только что стреножил теленка, и я шел к брату с тавром, раскаленным до такой степени, что хоть на воздух ставь клеймо. Что я в тот момент и делал, поскольку окрик Паука заставил меня застыть на месте.
– Эх, мне-то уже начало казаться, что вы, говнюки, хоть на что-то годитесь, а тут такое печальное зрелище, – буркнул Паук. – Ты где учился таврить, Амлингмайер?
Я знал, что Пауку не нужен ответ. Но знал и то, что полезнее притвориться тупым и ответить.
– Ну, первое ранчо, на котором я работал, называлось «Джей с крестом» в… – начал я объяснять.
– «Джей с крестом»? – Паук помахал перед носом ладонью, будто развеивая вонь. – Да эти техасские засранцы на задницу себе тавро не смогут поставить, даже будь у них руки из каленого железа. Дай-ка покажу, как это делается.
Паук спешился, а за ним и Будро.
– Подай мне вон то тавро, – приказал Макферсон Мизинчику.
Тот подчинился, вытащил тавро из огня и протянул Пауку, и в этот момент Будро подошел к Харрису сзади и обхватил его.
– Эй! Вы что?.. – Больше коротышка ничего не успел выговорить, поскольку Паук взмахнул тавром, словно бейсбольной битой. От удара подбородок Мизинчика дернулся в сторону, и на миг я испугался, что челюсть прорвет кожу и улетит, как метко пущенный мяч. Мизинчик хрюкнул и повалился назад, на Будро.
– Смотрите внимательно, ребятишки, – с этими словами Паук приложил еще светящееся красным тавро к груди бедолаги и надавил. – Вот так наносится хорошее тавро!
Рубашка Мизинчика задымилась, и вскоре мы услышали шипение раскаленного металла, соприкасающегося с плотью. Харрис извивался и орал в лапах Будро, но после полученного удара был слишком слаб, чтобы вырваться.
В кои-то веки альбиносу оказалось не под силу витать над нашим бренным миром. Мраморная неподвижность его бледного лица наконец дрогнула, и на нем проступило искреннее чувство. Это было отвращение.
Паук хихикал.
Тавро у меня в руке немного остыло, но было еще достаточно горячим, чтобы выжечь «ВР с черточкой» на лбу у Паука. Я уже шагнул к ограде, намереваясь именно так и поступить, но Густав схватил меня за локоть и остановил.
– Подожди, – сказал он.
Я вырвал руку.
– Чего ждать? Пока они его убьют?
Но когда я повернулся обратно к Пауку и Будро, пытка уже закончилась, и они отпустили Мизинчика, который со стоном повалился на землю.
– Ты уволен, – бросил ему Паук. Затем он оглядел остальных, и его ладонь опустилась на рукоятку отполированного до зеркального блеска револьвера. – Нам тут не нужны ни воры, ни болтливые баламуты. Не забывайте об этом, не то с вами будет то же самое… а то и похуже.
Я с трудом обуздал гнев, а Паук с Будро погрузили Мизинчика в телегу, где, как оказалось, уже лежали его седло и седельные сумки. Закончив, Макферсон вернулся к костру, подхватил парочку дымящихся жареных бубенцов и закинул в рот. Ухмыляясь, он прожевал их, проглотил, смачно облизал губы, и они с Будро взобрались на лошадей. Паук издевательски приподнял шляпу, после чего вместе со Шведом отбыл в Майлз-Сити.
Как только они скрылись из виду, я зарычал, как гризли, у которого пошел почечный камень.
– Разрази меня гром! Да что мы за люди? Стоим и смотрим, пока такое творится!
Парни только качали головами или таращились в оцепенении, все еще пуча глаза от изумления. Даже Всегда-Пожалуйста молчал и, отвернувшись, ковырял сапогом землю.
– Все мы жалкие трусы, и больше никто! – проорал я.
– Закрой рот, брат, – посоветовал Густав.
– Да гори ты в аду! Меня уже тошнит от твоей…
Старый схватил меня за ворот и развернул к себе, так что теперь мы смотрели друг другу прямо в глаза.
– Я сказал: закрой рот.
За долгие годы мне не раз хотелось залепить Густаву, но никогда не хватало злости… до этого момента. Я уже сжал кулак и собирался врезать ему сбоку по черепу, когда братец заговорил снова. И его слова мгновенно охладили мой пыл.
– Черт тебя дери, братишка, неужели не допер? Осторожнее надо, – прошептал он. – Один из осиногнездовцев – доносчик.
Глава девятая
Лошадиное чутье,
или Улика ускакала прямо у нас из-под носа
Каким-то образом осиногнездовцам удалось проработать еще два часа, не обменявшись и двумя десятками слов. Слышалось лишь «давай следующего» или «тавро сюда». Наверное, большинство парней чувствовали себя виноватыми, что не вступились за Мизинчика, а я пытался определить, кто же из них не чувствует вины.
До меня сразу дошло, что Старый прав насчет доносчика. Конечно, по красным глазам и хмельному запаху можно было легко догадаться, кто именно дорвался ночью до запасов спиртного в замке, но откуда бы Паук узнал, что Мизинчик «болтливый баламут», если Макферсонам не передали наш разговор за завтраком. А значит, кто-то донес.
Проще всего было бы указать пальцем на Шведа. Он работал на ранчо еще до нас и вполне мог бы сбегать к Ули, как только мы направились на работу. Но если учесть, что английский был для повара даже не вторым языком, а пятым или шестым, с трудом
