Охотники на волков - Джеймс Оливер Кервуд
Как ни глядел Род по сторонам, он так и не смог найти подходящего места, где можно было спуститься на дно ущелья. Это его огорчило, но не уменьшило решимости при первой же возможности исследовать мрачный провал. Род не сомневался, что Ваби захочет к нему присоединиться, а если нет, так он проберется в ущелье и в одиночку. Наверняка на этом гребне найдется место, где можно спуститься.
К их возвращению Ваби уже находился в лагере. Он поставил восемнадцать ловушек и подстрелил двух куропаток. Род и Мукоки добавили в вечернее меню к мясу птиц хороший кусок оленины. Присоединившись к готовке, Род тут же рассказал Ваби об ущелье и поделился догадками относительно месторождения, но его друг слушал рассеянно, словно его мысли блуждали далеко. Вообще, Ваби вел себя странно, казалось, он чем-то встревожен. Пока Род и Мукоки хлопотали у плиты, он стоял и размышлял, сунув руки в карманы. Наконец, будто пробудившись, он достал руку из кармана и разжал кулак. На ладони у него блеснула медная гильза.
– Гляди, – сказал он, показывая гильзу Мукоки. – Не хочу никого пугать, но вот эту штуку я нашел сегодня на звериной тропе!
Мукоки схватил гильзу и впился в нее взглядом, словно в золотой самородок. Гильза была пустая, на ободке четко виднелась надпись: «.35 Rem».
– Гм… это…
– Патрон от ружья Рода, – резко сказал Ваби.
Мукоки и Род уставились на него в немом изумлении.
– Автоматический «ремингтон» тридцать пятого калибра, – продолжил Ваби. – Во всех здешних краях только три таких ружья. Одно у меня, второе у Мукоки, а третье ты потерял в схватке с вунгами!
Оленина начала подгорать, и Мукоки быстро переложил ее на блюдо. Трое охотников молча сели за стол.
– Значит, вунги нас выследили, – высказал очевидный факт Род.
– Именно это я и пытался выяснить всю вторую половину дня, – ответил Ваби. – Очевидно, что они по эту сторону хребта или же побывали тут совсем недавно. Но я уверен, они не знают, что мы здесь. Звериная тропа, где я нашел гильзу, находится милях в пяти от нашего лагеря. Я видел их следы, которым как минимум два дня. Трое индейцев в снегоступах двигались на север. Я прошел немного по их следам и обнаружил, что индейцы, описав большой круг, снова повернули к северу, из чего можно сделать вывод, что они, как и мы, явились сюда, чтобы поохотиться. Не думаю, что они вернутся и попытаются забраться дальше на юг. Но нам стоит вести себя осторожнее.
Подробное описание следов противника было полностью одобрено Мукоки, и он решительно кивнул, выслушав сделанные Ваби выводы. По всей вероятности, вунги в самом деле не обнаружили их лагерь, хоть и прошли от него довольно близко. Возникшая опасность несколько остудила жизнерадостный настрой юных охотников. Впрочем, угроза вовсе не заставила их изменить свои намерения, и к концу ужина друзья составили план обороны. Вернее, атаки, потому что они вовсе не собирались сидеть и ждать, пока вунги придут и нападут на них первыми. Было решено внимательно следить за окрестностями, и если вунги снова явятся и попытаются приблизиться к их лагерю, то охота на зверей приостановится и начнется охота на людей.
Едва солнце ушло за отдаленные холмы на юго-западе, как охотники снова покинули лагерь. Волк, не получивший ни крошки еды со вчерашнего вечера, теперь рыскал на поводке без устали, а в его глазах вспыхивало свирепое нетерпение. Мукоки с довольным видом указал друзьям на эти добрые признаки.
Сумрак раннего вечера уже окутал тайгу, когда трое охотников добрались до болота, где Род подстрелил оленя. Отдав ему свои ружья и заплечные мешки, Мукоки и Вабигун потащили тушу оленя на высокую плоскую скалу, что высилась над лесом. Юный горожанин наконец начал понимать, что задумал старый следопыт. С помощью длинной веревки олень был затащен на вершину скалы. Затем веревка была протянута в сторону растущей по соседству еловой рощи, в которой собирались затаиться охотники. На двух елках, на высоте двенадцати футов над землей, были наскоро собраны три охотничьих настила. К тому времени, как лес погрузился во тьму, ловушка была готова.
Затем Мукоки достал из-за пазухи флягу с кровью: чтобы та не застыла на морозе, старый индеец согревал ее теплом своего тела. Примерно треть крови он вылил на основание скалы, на которой лежал олень, а остатки разбрызгал по болоту и равнине там, где еще накануне приметил волчьи следы.
До восхода луны оставалось еще около трех часов, и охотники вернулись к Волку, привязанному неподалеку на склоне хребта. Под укрытием скального выступа они развели костерок и долго сидели там, перекусывая олениной и обсуждая события минувшего дня.
Около девяти над краем леса поднялась луна. Небесное око, озаряющее северную ночь, всегда околдовывало Рода. Огромный багровый шар, разгораясь и пульсируя, медленно полз ввысь над вершинами холмов, заливая призрачным туманным светом безжизненные лесные дали. И чем выше он поднимался, тем бледнее становился его кровавый огонь, понемногу обращаясь в мягкое холодное мерцание – нечто среднее между золотом и серебром. И вот, когда весь мир потонул в его сиянии, Мукоки встал и подал остальным знак следовать за ним. Ведя Волка за собой на веревке, он начал спускаться с холма.
Обойдя сзади скалу, на которой лежал убитый олень, Мукоки остановился около невысокой сосны ядрах в двадцати от туши и крепко привязал к ней Волка. Едва он затянул узел на веревке, как животное начало проявлять признаки крайнего возбуждения. Волк рыскал в разные стороны, нюхал воздух, из оскаленных челюстей вырывалось глухое рычание. Наконец он обнаружил сгусток крови на снегу.
– Пошли отсюда, – прошептал Ваби, трогая Рода за рукав. – Тихо уходим!
Они скрылись среди темных елей, оставив Волка в полном одиночестве. Тот застыл над сгустком крови: шерсть вздыблена, голова низко опущена, уши прижаты. Ноздри жадно вдыхали полузнакомый запах, который тянулся откуда-то сверху. Инстинкты диких предков пробуждались в душе ручного волка. Запах был повсюду, запах крови – и он сводил его с ума. Он и раньше видел окровавленную дичь в руках своих хозяев, когда они несли ее с охоты или разделывали, кидая ему куски, но это было нечто совсем другое. Кровь на снегу, запах травли!
Мимолетное воспоминание о хозяевах заставило Волка быстро обернуться. Но они ушли. Волк не видел и не слышал их. Он еще чуял, что люди недалеко, но сейчас ему уже не было до них дела. Его опьяняла кровь, и запах дичи становился все сильнее. Волк начал метаться на привязи. Он находил все новые пятна крови, и вот долгий низкий вой понесся к небесам. Кровавые следы увлекали его за собой, призывая гнаться за близкой добычей, и Волк в ярости грыз свою привязь, дергая ее и терзая, словно злобный пес, забыв, сколько уж раз он напрасно пытался ее разорвать. Его возбуждение нарастало с каждым мгновением. Он понесся вокруг сосны, к которой был привязан, глотая окровавленный снег, пока его зубы не лязгнули о залитый кровью камень. Волк поднял голову и понял: добыча была совсем близко, там, на скале! Одна страсть овладела им полностью, все его существо желало лишь одного: убивать, убивать, убивать!
Зверь еще раз отчаянно рванулся, разбрасывая снег в безумной попытке освободиться и умчаться на волю, в дикие просторы, к сородичам. Но веревка отбросила его обратно, и он упал в снег, жалобно и безнадежно скуля. Тогда он встал, отошел, натянув веревку как мог, и сел на снег. Голова его обратилась к залитому лунным светом небу, так что его длинный нос указывал прямо на звезды, и над поляной понесся вой.
То был негромкий, бесконечно унылый плач – так хаски воют по покойнику.
