В старом Китае - Василий Михайлович Алексеев
Мирно выспавшись под надежной охраной богов-заклинателей, отправляемся в обратный путь.
Проходя мимо бесчисленных храмов, где в полном хаосе размещен весь неимоверно огромный состав божеств, снова и снова задаю себе вопрос: что же такое религия Китая? Думаю, что она по существу своему вряд ли отличается от всех других религий. Это — то же проявление бессилия человеческого против зол жизни, та же боязнь грозной силы природы и темной силы воображения, наваждения, напастей и всякого лиха, ищущая возможности от них заслониться. Всякий способ является одинаково хорошим: заклинания бесов профессиональными фокусниками, приношения Будде, даосской Троице, сонмам духов всех специальностей, какого бы происхождения они ни были. Визит на Тайшань чрезвычайно полезен мне: он показывает, как немного нужно для обоснования человеческой религии. Хорошее предупреждение против неосторожных синологических обобщений!
Действительно, историк религии часто принимает культ за веру. За громоздкой и сложной внешностью религии легко не увидеть главное: принудительное социальное начало, делающее религию составным началом быта, продиктованным социальным неравенством и недоступностью для масс истинного просвещения. Фасад здания может заслонить и скрыть от взгляда то, что находится внутри его.
22 июня. Сегодняшний визит в даосский храм Ваньшоу-гун (Дворец долголетия) оказался весьма интересным, так как показал весьма наглядно, что храм может быть не более, как гостиницей, клубом. В главном зале, около Юй-хуана стоят изображения четырех бессмертных старцев, из которых один — Сюй Цзин-чжи родом из провинции Цзянси. Поэтому и храм связан с цзянсийским землячеством, представляя собой его клуб и постоялый двор. Несколько раз в год здесь бывают собрания, прибывшие издалека и не имеющие здесь близких останавливаются в самом храме, бесплатно живут и питаются. Богатые земляки дают деньги, бедные вносят свой труд.
В большом Даванмяо я впервые столкнулся с культом дракона (даван) в его наиболее внушительном виде, а именно — в виде Царя Драконов, т. е. обожествленного чиновника, который или отлично боролся с прорывами Желтой реки через плотины, или сам погиб в этой борьбе, утонул. Это огромный храм с роскошно одетыми статуями и многоречивыми надписями. Считается, что душа героя-чиновника перерождается в дракона. Однако за неимением оного в наличности во время наводнения ловят простую змею, сажают в киот и приносят ей жертвы, как Царю Драконов.
Храмы давана ставят во всех местах, где Хуанхэ может прорвать плотину.
По дороге, зайдя в частную школу под названием «Высшая начальная школа», мы нашли широко, по-европейски, построенные классы и площадку для шагистики, на которой и застали пятнадцать длиннокосых парней с таковым же учителем. Остальные малые занимались в это время гимнастикой с флагами. Спрашиваю одного из них по китайской истории. Ничего не знает. На меня это училище произвело весьма отрицательное впечатление. К чему это рабское подражание Европе, вернее — Японии? Неужели реформа приведет к подобному «образованию»?
Проходим мимо американского госпиталя. Американцы выстроили себе великолепные хоромы, живут по-европейски. Шаванн и я спрашиваем себя, в чем же заключается их миссионерство? В госпиталь, по словам нашего разбитного мальчугана, который по-прежнему сопровождает нас, принимают только богатых женщин, которые идут туда... ради чистоты и туалета. И, действительно, перед госпиталем — нарядные китаянки и китайцы, говорящие по-английски. Мне видеть их неприятно и грустно: на место личности выступает самомнящая кукла.
Нет, жизнь народа должна остаться красочно-оригинальной, должна устоять от разрушения, ассимиляции чужой культурой, чужой нацией.
23 июня. Сегодняшний день тоже принес немало интересного.
В Кунцяоань, маленькой кумирне матери Будды[40], я увидел старых монахов, в которых что-то было необыкновенное, и только в конце визита понял, что это были буддийские монахини. Они ничем не отличаются от монахов, также бриты наголо, а под старость так и вовсе на них похожи даже голосом. Есть среди них и совсем молодые. За пятнадцать цзыров (медяков. — Ред.) бритая девка нам земно кланялась. Не балуют их! Монахи-женщины пользуются в Китае скорее дурной, чем хорошей славой. Отчасти их оторванность от семьи и от связанного с нею регламента создает в умах семейных и патриархально настроенных людей предвзятое к ним нерасположение, как к женщинам легкого поведения; отчасти же, не защищенные семьей, они и впрямь легко становятся жертвами любого авантюриста, что усугубляет сильно преувеличенное в этом направлении общественное мнение. Во всяком случае, участь их не завидна, и идут на нее не от хорошей жизни (чего никак нельзя сказать о монахах-мужчинах!).
По дороге видим высокую башню почти европейского образца: башня женщины (точнее — женского туалета).
Китаянки (только богатые, конечно) имеют специальные туалетные комнаты, где они наводят красоту — дело нелегкое, если учесть обязательные в Китае прикрашивания румянами, белилами, выщипывание бровей и прочие ухищрения этого рода, приводящие к полному искусственному фальсификату женской красоты, и вдобавок фантастическую сложность причесок нарядных дам (но также не отсутствующую и у простых женщин). Эти туалетные — святая святых, никто туда не допускается. Там женщины поклоняются богине Бися-юань-цзюнь (няннян), ей и воздвигнута эта башня. Знатные матроны, видно, не скупятся на приношения и усердно посещают этот храм, надеясь, что, быть может, и они со временем станут богинями тоже[41].
Курьезно, что при входе надписи гласят: «Придя сюда, вспомним Будду» и «Лучше всего поклоняться Будде».
У нас серьезные затруднения: где и как нанять тот инструмент, именуемый тележкой, который мы хаяли, до сих пор и который теперь нам кажется верхом совершенства? Давай деньги — не достанешь, говорят нам здесь. Даже чжифу (губернатор) не помог: нету здесь телег, есть только... тачки. И то не на завтра, как хотелось бы, а на послезавтра. Потеряем еще день.
Вечер. Сижу и балагурю с нашими ребятишками, сыновьями корчмаря. Любовно так, хорошо. Маленький мой приятель не отходит от меня, смотрит в глаза, ластится. Мне его бесконечно жаль, хоть он и наживает на нас деньги бессовестно (в лавках ему дают на чай за то, что он приводит нас).
Приходит слепец с женой, тоже слепой. Поют, а когда играют на гуслях, так это уж и вовсе хорошо. Я стал записывать за ними их репертуар, но он оказался слишком обширен. Все это — ритмический речитатив, состоящий из набора приветливо-льстивых благопожеланий, вертящихся вокруг одной и той же темы: «желаем вам всякого счастья», которое изображается столь многоречиво, что даже мне, специально изучавшему в Пекине эти счастливые пожелания, такое словообилие стало в диковинку.
Яркая луна. Кругом спят голые мальчишки, сидят соседи, беседуют.
Мне нравится эта жизнь в гостинице, среди людей. Наблюдай, учись!
24 июня. Чтобы не терять
