Изгой - Алиса Бодлер
– Я не лгу. У меня трое племянниц… – парень хрипел, но продолжал говорить. – И ни одну из них я не видел, хотя совсем скоро девочек уже отправят учиться… Я не допущен даже в родительский дом, у меня нет супруги, нет собственных детей… Слоняюсь по улицам, потеряв всякий смысл…
– Работать, я полагаю, ты не пробовал? – Бодрийяр-старший хмыкнул, однако показал Вучичам поднятую вверх руку, временно приостанавливая пытку. – Ручной труд, знаешь ли, одиночество лечит.
– Господь милостивый… – Гилл улыбнулся, обнажая перед своими карателями кровавые зубы. – Должно быть, вы действительно не понимаете. Гарри Гилл – отродье! Не умен, не способен и не угоден ни единой живой душе по праву своего рождения. Об этом знают все – от лавочников до блудниц, спасибо папеньке. Единственный мой путь – воровство. Этим и кормлю свою тушу…
Что-то на секунду вспыхнуло в сознании Германа, заставляя его тонкий силуэт застыть. Отродье. Так называл его Николас столько, сколько он себя помнил. И даже на смертном одре, когда силы покидали старика безвозвратно, тот кричал это слово без единого намека на сомнения. Старший сын позволил отцу превратить себя в чудовище, он выполнял ужасные приказы, пытаясь оправдать собственное существование, но ничего не менялось. Его грехи не заслуживали индульгенции, сколь необходимыми бы они ни были семейному делу.
Однажды он будет готов признать, что каждая крупица принесенной им боли не имела ни единого смысла. Он был человеком, чья жизнь была сломана зря.
– Так значит… – скорее для Вуйчичей, чем для себя, уточнял Бодрийяр. – В работу своей семьи ты не вхож?
– И никогда не был… – пространственно шептал мученик. – Пожалуй, я не прав… Покончите со мной, прошу вас. Сделайте то, на что бы я никогда не решился.
Это был тот единственный раз, когда выверенная и жестокая манера была сломлена. Первый и последний.
Словно огромная птица, мужчина подлетел к теряющему сознание Гиллу и схватил его за грудки:
– Нет, Гарри, – горячо шептал Герман, умещая в свои слова всю накопленную злость на собственную горькую судьбу. – Я отпущу тебя, но ты останешься моим должником. Сделай то, что докажет, что ты на что-то годишься! Сегодняшним днем и не позже. И мне плевать, узнаю ли я, смог ли ты тем самым оправдать себя, но знай – ты был спасен мной ради этого!
Затекшее лицо Гарри Гилла озарил безумный оскал.
* * *
Реймонд страдал от чахотки вторую неделю. Его маленькое округлое личико теперь исхудало, сплошь светилось прозрачной белизной, прерываемой лишь еле заметными расцветами лихорадочного румянца. Казалось, его светлые, золотистые кудри тоже утратили былой цвет, и унаследованное у матери сходство с херувимом отошло куда-то на задний план, уступая место невидимой вуали бушующей болезни.
Горе-отец, Валериан Бодрийяр, теперь был готов наплевать на то, что прогнал старшего брата из родового дома и разрешал тому принимать племянника не дольше, чем на пару дней. Когда смертоносная хандра пришла за маленьким наследником, отвергнутый, но любящий дядюшка и его обособленное жилище пришлись очень кстати. Отправить туда малыша, что так мешал вечернему отдыху и занимал все свободное время супруги, а теперь еще и мог быть заразным, было, по мнению Вэла, решением выдающимся. А потому, проигнорировав истерики и просьбы Мэллори, он отправил свою стареющую матушку с Реем в руках «в продолжительные гости на неопределенный срок» к старшему сыну, за лучшим климатом и свежим лесным воздухом. Правда, прежде чем Ангелина успела задать резонный вопрос, наказал:
«С ребенком сидеть взаперти. Не выпускать его к Герману, и даже на время своего отсутствия запирать. Мари быть рядом можно».
Страшась, что чахотка заденет их драгоценное с супругой здоровье или прикончит ответственного на неизменное процветание фармации личного палача (впрочем, эта вероятность была не столь трагична, просто сократить влияние дяди на племянника все еще было важно, даже в таких условиях), мистер Бодрийяр-младший не думал о том, что больной ребенок останется наедине с двумя пожилыми женщинами. Риск того, что они заболеют, был значительно выше, как наверняка знал внук великого фармацевта.
Однако его это мало заботило.
Словом, Валериан Бодрийяр был истинным сыном своего отца.
Поздней ночью того же дня, в который произошли события с Гарри Гиллом, Герман сидел в своей небольшой гостиной на любимом синем диване и предавался чтению. Как бы ни было странно, он все еще пытался повернуть время вспять, и теперь изучал «Фармакопею», втайне надеясь, что новые знания помогут ему и в случае с болезнью Реймонда. Мистер Ноббс посещал их с завидной редкостью, потому как находился в подчинении у Валериана и слушал его теперь так же трепетно, как когда-то старика Николаса. «Ему необходим свежий воздух. Выносите его почаще на задний двор», – повторял из раза в раз заслуженный работник «Фармации Б.».
Мать, как хорошо знал Бодрийяр-старший, тоже была на стороне своего младшего отпрыска, ощущая в том дух своего почившего супруга. И как бы ни рвался Герман поднять Рея на своих руках, чтобы прогуляться с ним вокруг дома, Ангелина предпочитала тягать одиннадцатилетнего подростка сама, полностью игнорируя предложения о помощи.
Мальчик должен был стать истинным чудом для разрозненной, годами страдавшей семьи, но в конечном итоге являлся таковым лишь для дяди. Мэллори, когда-то сияющая чистотой изнутри, теперь, после отъезда Германа, медленно, но верно становилась рыжеволосой копией матери своего мужа, отлично вписываясь в годами выверенный фарс.
Несмотря на то что ночь уже близилась к концу и сменялась утром, хозяин дома слышал, что обе женщины не спали, потому как Рей задыхался от кашля. Он плакал, звал мать, дядюшку и страдал от жара, разбивая своими страданиями звенящую тишину. Мужчина тяжело вздыхал, то и дело норовя бегом пересечь лестницу и ворваться в гостевую комнату, что сейчас занимал мальчик, но не хотел устраивать очередной скандал с матерью, тревожа и так совсем ослабевшего от недуга ребенка. Единственным выходом было бесконечное чтение, выступающее единственной попыткой отвлечь свое сознание от тревоги и страха за дитя.
Кот Сэм, который уже два года считался полноценным членом их маленького, странного семейства с нянькой Мари, сегодня был беспокоен. Герман подобрал его в тот же день, что пересек порог этого дома, и приютил не раздумывая. Откуда было взяться животному в местности, где лишь лес соседствовал с единственным жилым домом, не представлялось возможным разгадать. Но мужчина был убежден, что животное прибилось к нему не случайно и могло стать отличным компаньоном в одинокие печальные ночи, подобные текущей. Так и случилось – пушистый то дремал на диване, составляя
