Изгой - Алиса Бодлер
Глава 4
«Четвертое декабря тысяча девятьсот девяносто первого года. Пациент – Джереми Томас Бодрийяр, двадцать два года. Лечащий врач – Саманта Боулз. Диагноз: недифференцированная шизофрения. Текущий установленный статус заболевания: манифестация. Срок пребывания в диспансере: десять недель.
Доктор Боулз: Добрый вечер, Джереми. Тебе уже передали хорошие новости?
Джереми: (молчание)
Доктор Боулз: Родители заберут тебя через пару дней. Если на рождественских каникулах все будет в порядке, тебе не потребуется возвращаться в стационар. Мы просто будем продолжать поддерживающую терапию.
Джереми: (почти неразборчиво) Ничего… не… изменилось…
Доктор Боулз: Это не совсем так. Медсестры говорят, что ты больше не кричишь по ночам и не пытаешься навредить себе. Это значит, что мы можем исключить инъекции и пронаблюдать за твоим состоянием.
Джереми: (тихо, язык заплетается) Я… вспомнил.
Доктор Боулз: Что-что?
Джереми: Вспомнил.
Доктор Боулз: Что же?
Джереми: В чем виноват. Еще. В чем главная вина. То, что меня мучило больше всего, теперь я все знаю. Все помню.
Доктор Боулз: О чем ты говоришь, Джереми? О Германе?
Джереми: (молчание)
Джереми: (после паузы) Нужна… вода.
Доктор Боулз: Конечно. Сейчас.
(Пауза. Слышен звук шагов)
Доктор Боулз: Пожалуйста.
Джереми: (медленно пьет)
Доктор Боулз: Расскажешь мне?
Джереми: (чуть бодрее) Мой племянник стал сиротой из-за меня.
Доктор Боулз: У тебя нет племянника, Джереми. И братьев тоже.
Джереми: (тревожно) Вы не понимаете.
Доктор Боулз: Спокойнее. Я хочу тебе помочь.
Джереми: (сопение и молчание)
Джереми: (после паузы) Мне кажется, что я не могу дышать. Все мое тело трясется, и я не могу заснуть, потому что боюсь не очнуться.
Доктор Боулз: Это нормально. Последствия лекарств, которые помогли тебе.
Джереми: Мама хочет избавиться от меня. Все – от этого.
Доктор Боулз: Нет, это не так.
Доктор Боулз: (перелистывает страницы) Давай поговорим о том, что ты вспомнил, хорошо? Тебя это напугало?
Джереми: Нет. Мне больно.
Доктор Боулз: Что болит?
Джереми: Внутри. Словно… Грудная клетка сейчас взорвется.
Доктор Боулз: Пожалуйста, вдохни поглубже. Вместе со мной.
(Повторяется дыхательное упражнение, три раза)
Доктор Боулз: Лучше?
Джереми: (молчание, слышен всхлип)
Доктор Боулз: Джереми, давай поговорим.
Джереми: (сквозь слезы) Я во всем виноват.
Доктор Боулз: Джереми, Германа не существует. Понимаешь? И мальчика тоже. Тебе не в чем себя винить.
Джереми: Что если его правда больше не будет?
Доктор Боулз: В каком смысле?
Джереми: Что, если он не вернется? Что, если не вспомнит? Я никогда не смогу исправить то, что натворил.
Доктор Боулз: Джереми, я решительно не понимаю, о чем ты говоришь.
Джереми: (тихо всхлипывает)
Доктор Боулз: Попей еще воды, хорошо?
Джереми: (пьет)
Джереми: Я не хотел этого видеть.
Доктор Боулз: (листает страницы) Расскажи, пожалуйста, то, что ты видел, было уже после смерти Германа? После пропажи Реймонда?
Джереми: Задолго до.
Доктор Боулз: Когда же?
Джереми: Мальчик был тогда чуть младше. И он… болел, сильно болел. Поэтому его привезли ко мне.
Доктор Боулз: Что ж. Давай попробуем выпустить это из тебя. Расскажи мне.
* * *
Бренное тело Николаса Бодрийяра покоилось в земле уже одиннадцатый год, но внутренний механизм «Фармации Б.» работал по прежним законам: тем, кому повезло больше, оправдывали доброе имя Бодрийяров своим профессиональным трудом в торговом зале, а те, кто уже не мог остановиться, однажды ступив на тропу тьмы, продолжали бороться со «злом», которого на самом деле никогда не существовало.
Место действия зверского «представления» теперь было другим, однако основной состав действующих лиц сохранялся. Герман, теперь уже не скованный цепями тирании, но крепко осознавший свое предназначение через кривое зеркало, да вечно преданные братья Вуйчич – Владан и Валентин.
В центре новой, импровизированной «сцены» в доме Германа этим вечером пребывал Гарри Гилл. Подобно его мучителю, он был старшим отпрыском в чете Гиллов, которые теперь, в век продолжающегося распространения различных взглядов на медицину, заняли весьма удобное место. Собственное заведение отца Гарри проповедовало гомеопатические методы лечения, которые во многом были значительно доступней для среднего класса, а потому пользовались популярностью.
Гилл не был крепким орешком и реагировал на каждый выпад свиты крайне эмоционально.
– Я прошу вас! – сквозь рыдания и кровяные подтеки, облепившие его лицо, скулил Гарри. – Вы не понимаете!
– Вообще-то, мы – довольно сообразительные джентльмены, – сегодня что-то останавливало Германа от того, чтобы работать руками, и он наблюдал за работой громил-близнецов со стороны. Лишь поддерживал так называемый диалог да выносил приговоры. – С твоей стороны очень грубо, Гилл, так отзываться о тех, кто с удовольствием принял тебя на своей территории. Мальчики, пожалуйста, продолжайте уделять внимание лицу.
Владан обрушил свой огромный кулак на нос щуплого парня, и тот вновь неистово завопил. Бодрийяр-старший лишь закатил глаза.
– Вместо того чтобы орать, ты мог бы уже согласиться с моим поручением. Но больно упрям для того, чтобы вникнуть в суть, – стройная фигура в длинном плаще двинулась чуть ближе к стулу, к которому, как и всегда, была привязана жертва. – Или твоя жизнь ничего не стоит? Все никак не могу разобрать.
– В том и дело! В том-то все и дело! – мученик дергался так, словно был способен сбросить с себя крепко затянутые веревки. – Это никак не поможет! Совсем! Да провались я под землю, ничего не изменится!
– Очень любопытно узнать почему… – Герман принялся рассматривать свою ладонь с деланным интересом. – Например, Валентин – в первых рядах твоих слушатей.
Вуйчич, отличаемый от своего брата лишь легким, почти незаметным косоглазием, с готовностью ударил Гилла локтем под дых.
Очередной крик озарил тишину подземелья.
– Рассказывай, Гарри, – с едкой ухмылкой уставился на чадо конкурентов домашний монстр четы Бодрийяров. – А то умрешь от нетерпения.
– Вы не понимаете! – повторялся парень, сохранявший волю к жизни до последней капли сил. – Яживу в собственной семье как изгой… Мои братья меня ненавидят, не говоря уже об отце!
– Какая старая сказка, – молодой мужчина практически зевнул, покачав головой. – И что же нам делать с ней?
– Моя смерть ничего не изменит! – тараторил Гилл, продолжая дергаться на месте. – Всем все равно! Вы не знаете, что такое быть на моем месте. Да ежели вы подкинете им мое тело, они зароют меня, как собаку, на заднем дворе… И будут рады избавиться от позора! Они отметят мою кончину так, словно их идеальный род, наконец, покинуло проклятье!
– Мог бы придумать что-то лучше, Гарри. Весьма обыденно ты сочиняешь. – Герман передернул плечами и сделал театральной жест рукой, приказывая близнецам продолжать.
Второй
