Чугунные крылья Икара - Борис Вячеславович Конофальский
— Это ты к чему? — лениво поинтересовался музыкант, делая вид, что эта тема его не интересует.
— Да к тому, что сынок у вас, вы уж не истолкуйте меня неправильно, но людоед отменный. Как говорится, яблоко от яблони… Да, ох какой он! Ух, аж говорить об этом страшно, ей-богу.
— Да брешешь ты как всегда, — отмахнулся Карло, — никакой он ни «о- го-го», так — шпан портовый.
— Ну да, шпан, — не согласился Джузеппе, — знаете, как его все боятся!
— Кто все? Его кроме тебя никто в грош не ставит.
— Ни в грош? — возмутился Фальконе. — Да это вас никто в грош не ставит. И его тоже раньше не ставили, да только где все они? Нетути, кончились. А сынок ваш с доном на короткой ноге и полиция у него в кармане.
— Ну, это ты опять сбрехал, — не поверил шарманщик. — Прямо уж вся полиция в кармане?
— А то нет. В кармане, чтоб мне сдохнуть. Я ещё когда с вашим сынком работал, мы уже тогда для полицейских всякие услуги делали.
— И какие же услуги?
— Да такие. Убиенных в море возили на тачке, — Джузеппе огляделся по сторонам, — разрубленных для удобства доставки.
— Да ну тебя, дурь какую-то рассказываешь.
— Дурь?! Да вот вам истинный крест, — он перекрестился, — сам возил. Они в мешки были сложены кусками, а полицейские сколько раз нас видели, ни разу не остановили.
— А сколько же ты раз мертвецов возил?
— Один, мне и одного до смерти вспоминать. А мертвяк был, — Джузеппе опять огляделся боязливо, — был из полицейского управления, его там до смерти замордовали, а сынок ваш похоронами занимался.
— А где же он их хоронил? — заинтересовался шарманщик.
— В море.
— А-а, — Карло махнул рукой, понимая, что из моря никаких улик не достать. — А ещё что знаешь?
— Так налётчик ваш сынок.
— Та это всем известно, раз часы золотые носит. А ты поконкретнее скажи, сам-то хоть в одном налёте был?
— А то нет, был у нас налёт на порт, украли мы шесть мешков кофе.
— И ты воровал?
— И я.
— А стрельба была?
— Не было, всё тихо было, Буратино — он умный, мы даже сторожа не видели.
— Ну, а говоришь, налёт, — разочарованно произнёс шарманщик. — Какой же это налёт, если стрельбы не было. Это воровство. А налёт — это когда жертвы бывают.
— У нас тоже жертвы были, — произнёс Фальконе.
— Да ну? — оживился шарманщик. — И кто же?
— Я, мне мешком по голове попало, когда я в воду упал.
— Дурак ты, раз такое дело, — опять разочаровался Карло. — А почему же, не могу понять, вас полиция не поймала?
— Так говорю же вам, у него всё схвачено с полицией. Полицейские за этот кофе шестерых цыган посадили, а сынок ваш вон в дорогих бричках ездит.
— Да, — сказал Карло и призадумался. — Ты давай-ка ещё выпей и ещё что-нибудь расскажи.
И Джузеппе Фальконе стал рассказывать дальше всё что знал и что не знал тоже. Шарманщик вернулся домой часам к десяти утра, он был бодр, сыт и озабочен. Доносчик сразу сел писать донос. Но прежде чем написать, он немножко подумал: «Не Бог весть что, но хоть что-то». Да и в случае чего и Фальконе подтвердит наличие коррупции в местной полиции». И музыкант заскрипел пером.
Глава 26
Осуществление мечты, или загадки женского сердца
А наш герой ни сном ни духом. Не ведал он, что над ним сгущаются тучи, и жизнь казалась ему прекрасной. А чего ему было грустить? Работа шла, с Рафаэллой отношения становились всё ближе, а пока не стали совсем близкими, он забавлялся с весёлыми девушками, которых Лука Крючок знал немало.
Но девицы девицами, а Рафаэлла стояла, конечно, на первом месте. И Пиноккио с трепетом ожидал того момента… В общем, вы и сами знаете, какого момента ожидал Буратино. А он, то есть момент, всё не наставал и не наставал. Что стало немного раздражать нашего героя. И это раздражение стало чуть-чуть влиять на его отношения с красавицей. Но, с другой стороны, лёгкость, с какою девушка соглашалась целоваться и позволяла себя обнимать за разные места, наталкивала Буратино на мысль, что заветный миг не за горами.
Однажды поздно ночью он пришёл со свидания и нашёл Луку бодрствующим.
— Чего это ты не спишь? — поинтересовался Буратино.
— А чего спать, всё равно разбудишь, — отвечал Крючок, откладывая «Сексопатологии».
— Это да, — согласился Пиноккио. — Ты мне, Лука, объясни, что же это бабы за существа такие. Никак я не могу их понять.
— Э-э, брат, куда хватил. И поумнее нас с тобой люди головы ломали, а разгадать не смогли, потому как баба — самая загадочная животная на земле. И чёрт её знает, что её нужно, окромя замужества. Они же из ребра сделаны.
— И я в толк не возьму, — со вздохом продолжал Буратино, — что ей ещё надо? Аж дрожит вся от возбуждения, как руку под юбку сунешь, так сразу «нет», хоть режь её.
— Загвоздочка, — согласился Лука. — А чего говорит, когда отказывает?
— Да талдычит что-то про женскую честь, будь она неладна.
— Понятно, — сказал Крючок, — я таких знаю, была у меня одна такая. Как птица попугай, мне про эту честь бубнила с утра до вечера и изо дня в день, пока я не плюнул на это дело. А что из всего вышло? Знаешь?
— Что?
— Да замуж она выскочила за одного контрабандиста, так этот контрабандист ей всю морду в первую брачную ночь расколотил. Дурачок, повёлся на эти разговоры про честь, думал, честную берёт. А у неё этой самой чести и в помине не было, а замуж хотелось.
— Погоди, погоди, — насторожился Пиноккио. — Так ты что думаешь, что Рафаэлла…
— Да ничего я такого не думаю про твою Рафаэллку, — перебил приятеля Крючок. — Я тебе просто рассказываю, как это бывает. А твоя, может быть, и вправду честная. Но пока не проверишь, не узнаешь. А что, тебя её честность шибко волнует?
— Ну, не то чтобы очень, — замялся Пиноккио, — но хотелось, чтобы была девственной, а то неприятно мне будет, что я не первый.
— Да, это неприятно, — согласился Лука, — но только в том случае, если женишься.
— Лука, вот ты человек опытный, скажи мне, ну как же её уломать?
— Ох, и не знаю, Буратино, даже, — покачал головой Крючок. — Уж больно случай тяжёлый. Была бы она какой-нибудь простой девкой, так она же у тебя о-го-го! — они помолчали, пуская папиросный дым по ветру, и Лука продолжил: — А ты
