Чугунные крылья Икара - Борис Вячеславович Конофальский
— Ну, и чем кончилось?
— Тот хлопец, что её у меня увёл, бедолага, двадцать лет каторги получил за убийство. Так-то. — Лука замолчал, задумавшись.
— А как всё было?
— Он её, эту стерву, порешил и моряка заграничного, с которым она любовничала. Моряка-то жалко, погиб человек ни за понюшку табаку. Застал их тот хлопец за делом, хвать за швайку — и готовы два трупца. А всё из-за того, что эта курва на передок дюже слабая была. Вроде уж и замужняя была баба, могла бы и остепениться. А всё равно, кому-нибудь да даст. Красивая была. — Лука вздохнул. — Так что и я пострадал размягчением головы. Теперь-то вспоминать стыдно. А тогда, что ты!… До крови! И у тебя это пройдёт. Как трезво на себя глянешь, так дурнем обзывать будешь.
— Знаешь, Лука, — после долгой паузы произнёс Буратино, — а давай девок, что ли, найдём?
— Сейчас, что ли?
— Ну да. Эту… как её, Элизку или Луизку. Или не поедут они ночью?
— Ну да, не поедут. Только поманим, на крыльях полетят. Да ведь только ночь на дворе, может, до завтра подождём?
— Не могу, — сказал Буратино, — любовь распирает.
— Мне такая картина знакома, — согласился Лука, — и я твой ход полностью одобряю. Чтобы твоя Рафаэлла тебе самому не казалась такой единственной, надо других девок иметь хоть раз в месяц. Тем более что с Луизкой у тебя вопросов не будет. Какие там с Луизкой вопросы, хочешь в лифчик лезь, хочешь ещё куда. С Луизкой главное, чтобы она этот лифчик не скинула, прежде чем ты под него полезешь, — Лука закончил речь и стал вылезать из постели.
А через час он уже вернулся с тремя девицами и шишкой на голове. Буратино, поприветствовав девушек, рассмотрел шишку в свете лампы и спросил:
— Это кто же тебя так?
— Так Луизку твою из окна пришлось забирать, а мамаша ейная, зараза старая, услыхала. А мамаша у ней будь здоров, выскочила в исподнем во двор и запустила в меня поленом. А я, как назло, повернулся посмотреть, чего она там орёт. Девки, стервы, аж подавились со смеху, пока мы сюда ехали.
На этом, можно сказать, приключения этого дня закончились. Дальше всё было как обычно.
Глава 25
Месть
Карло Джеппетто, известный городской музыкант и забулдыга, был разбужен хорошим ударом по лбу, который и так, кстати, гудел от чрезмерного возлияния накануне.
— Это чего? — спросил он, открывая глаза и видя вокруг себя молодых людей. — Это что же это вы? — он удивлённо осмотрелся.
— С добрым утром, маэстро, — ухмыльнулся один из молодых людей. — Хотя я и не думаю, что оно для тебя будет уж очень добрым.
— Вы чего? Вы чего?… — начал Карло, и в его голосе послышалась угроза. — Я вот…
— Выпей сначала, — сказал ему суровый чернявый парень и протянул банку из-под майонеза шарманщику. В банке плескалось дешёвое вино.
— Это что? — недоверчиво спросил шарманщик.
— Это тебе снится, пей! — сурово сказал Чеснок.
Карло понюхал, прежде чем выпил. А когда выпил, сразу почувствовал облегчение. Он крякнул и произнёс:
— Вот за это спасибо. А кто же вы такие? Я что-то среди своих друзей не помню.
— Мы тебе напомним, — ответил Крючок.
И тут Карло увидел Пиноккио, увидел, и затомилось сердце у старика- отца. И заныло даже в предвкушении чего-то недоброго.
— Рад, рад гостям, сынок единственный пожаловал, — вяло промямлил музыкант. — Давненько не заходил.
— А что же заходить, папа, мы же на улицах встречаемся часто, — холодно произнёс Буратино. — И встречи у нас, как правило, получаются незабываемые, по-родственному тёплые.
— А-а, так ты про это, — сказал Карло и вдруг увидел ещё одного человека, здоровенного детину, стоящего у изголовья кровати с молотком в руке. — А это зачем же у него молоток?
— А он у нас по плотницкому ремеслу, — ответил Лука и засмеялся.
— Конечно, по плотницкому, — не поверил музыкант. — Вон у него рожа какая мерзкая. Что-то я не припомню в городе плотников с такими мордами, — Карло захныкал. — Сынок, это вы что, убить меня желаете? Молотком, родного папку?
— Папа, я что, по-вашему, похож на отцеубийцу? — спросил Пиноккио.
— А то нет, вон рожа у тебя какая лютая, не улыбнёшься даже.
— Дядя, какой-то ты грубый, чего это ты к нашим рожам цепляешься? — спросил Крючок. — Да и какое дело тебе до наших рож, авось мы к тебе не свататься пришли.
— А чего же?
— Лечить тебя будем? — мрачно произнёс Чеснок.
— А чего меня лечить, я не хворый.
— Не хворый, говоришь? — продолжал Рокко. — Ничего, это дело поправимое, будешь хворый. А лечить мы тебя будем от борзости твоей наглой и от глупости. Чтобы в следующий раз, собака, думал, кого можно по башке шарманкой долбить, а кого нельзя.
— Убивают, — робко, почти шёпотом произнёс Карло, очень стало страшно ему, пугали его холодная суровость сына, мрачный юмор чернявого, а особенно детина с молотком. Карло понял, будут бить сильно, да и молоток принесли неспроста. Все эти чувства и мысли вышибли из проспиртованного организма шарманщика вонючий пот. Музыкант чувствовал, что что-то нужно делать, и заорал: — Убийство! Убийство!
— Начинайте, — произнёс Буратино, и крепкие руки схватили шарманщика.
А Карло бился, как лев, он лягнул здоровяка так, что тот выронил молоток. Он оторвал от себя пару рук, пытавшихся стянуть его с кровати. И, воспользовавшись некоторой свободой, юркнул под кровать, продолжая при этом реветь про убийство.
Но это был временный успех музыканта. Его поймали за единственную ногу и извлекли из-под мебели. Шарманщик не сдавался, он цеплялся за мебель. Но единственное, что ему удалось, так это стащить с кровати старое одеяло. Силы были всё-таки неравны. Его поставили на ногу, отобрали одеяло и дали под дых так, что после удара ни о каком крике речи быть не могло. Шарманщику едва хватило сил, чтобы дышать. А его тем временем подтащили к столу, усадили на колченогий табурет и прижали обе руки к доскам стола.
И вдруг в одну из рук шарманщика упёрся острый, здоровенный гвоздь. И шарманщик понял, зачем этим ребятам молоток. Острая боль проколола руку музыканта, гвоздь, прошив руку, заодно пробил доску стола.
— Одна есть, — сухо,
