Чугунные крылья Икара - Борис Вячеславович Конофальский
И всё было как положено: цветы, комплименты и всякое такое. И оказалось это свидание ужасно удачным. Настолько удачным, что в полупьяном состоянии от эйфории Буратино добрался домой и растолкал Луку:
— Э, Лука, спишь? Слушай, нам поговорить надо.
— Чего? — продрал глаза Крючок и начал хвататься за пистолет. — Что случилось?
— Отложи плётку, всё нормально, я просто спросить хотел, — успокоил приятеля Пиноккио.
— Про шарманщика Карло? Так он водки нажрался, что еле до хибары дополз, до утра очухается. Точно.
— Да чёрт с ним, с шарманщиком, — отмахнулся от папаши Буратино. — Я про баб спросить хотел.
— Ну?
— Вот сегодня я её поцеловал.
— Да ну? Вот счастье какое, надо разбудить всех остальных. Не каждая девка целоваться согласна, — язвительно сказал Лука. — Устроим грандиозную пьянку.
— Не ёрничай, — произнёс Буратино, — а послушай. Вот я её поцеловал, и она ко мне вся прижалась. А целовал я её прямо в губы.
— Ох-ох, чудеса, да и только. А чего ты спросить-то хотел?
— Ну, в общем, когда я её целовал, я её сильно обнимал. Всю! Ну, ты понимаешь.
— Да ты развратник, — сказал Крючок. — Ну, и что дальше?
— А она даже не отстранилась.
— Какая распущенность. А от меня тебе чего надо?
— Ну вот, когда я её к себе прижимал, я её за грудь трогал.
— Не, — Лука покачал головой, — ты не просто развратник, ты извращенец. Где же это видано, чтобы девок за сиськи лапать? Разве они у них для этого?
— И вот что я хотел узнать, — не обращая внимания на сарказм приятеля, продолжал Пиноккио. — Надо мне было под лифчик лезть или не надо?
— Не форсируй, — сказал умное слово Лука, — никуда этот лифчик от тебя не денется.
— Как же не форсировать, если очень хочется?
— Тогда лезь, раз очень хочется.
— Так она девка с характером, я боюсь. Может взбрыкнуть, а может и по мордам врезать.
— А ты её в губы целовал?
— Я же тебе сказал, что в губы.
— Ну, если в губы, то за морду свою можешь не волноваться, да и взбрыкивать не будет. Не пустит просто под лифчик и всё.
— Я тоже так подумал, — задумчиво произнёс Буратино. — Значит, надо было лезть. Но всё равно боязно.
— А ты её за зад трогал?
— Да! Лука, я тебе скажу, это что-то! У неё что грудь, что зад, всё просто каменное!
— В каком смысле? — удивился Крючок.
— Всё твёрдое, налитое и…
— А-а, понял, — догадался Крючок, — я тоже не люблю дряблых. А ты её за зад брал к талии ближе или к ноге?
— К ноге. За самый низ зада.
— Ну, тогда смело мог лезть в лифчик. Я тебе скажу, брат, одно. Если баба дала лапать себя за зад, всё — испеклась котлета, значит, её можно лапать везде. И не только лапать.
— В каком смысле «не только лапать»? — в волнении спросил Пиноккио.
— В том самом. Правда, если она ещё девка, то тут вопрос ещё неясный.
А если уже пробовала это дело, то всё — за зад и на кушетку.
— Что же мне делать? Что же мне делать? — лихорадочно забормотал Буратино. Вскочил и заходил по сарайчику. — Даже не верится, что это происходит со мной. Неужто я вскоре ею овладею!
— Я бы на твоём месте так сильно не мечтал, — отрезвил его Крючок.
— Это почему? Я тебя что-то не понимаю. То ты говоришь «на кушетку», то «не мечтай».
— Так я тебе про нормальных девок говорю. А твоя, вон она какая фифа.
Ты к ней под юбку, а она тебя в церковь потащит. И ведь пойдёшь.
— А что мне церкви бояться, я что чёрт, что ли? — удивился Буратино.
— Так тебя не просто в церковь потащит иконы глазеть, а венчаться, — со знанием дела сказал Лука. — А это тебе не хухры-мухры, не поцелуи- зажималочки, с церковью, брат, не шутят.
— Ну, и поеду, — с лёгкостью сказал Буратино.
— О-о, братан, да ты окончательно прокис, — озабоченно произнёс Крючок, — ты совсем, что ли, головой обмяк?
— Лука, ты не понимаешь, что это за девушка!
— Да обыкновенная девка. Ну, смазливая больше, чем другие, ну, сиськи у неё есть. Так у них у всех есть сиськи, кого ни возьми.
— Ты болван, — обиделся Пиноккио за Рафаэллу, — и в женщинах ни черта не смыслишь.
— Оно, конечно, может, и так. Только вот разбудил ты не Чеснока и не Гопака, а меня, несмышлёного в бабах.
— Ну ладно, беру свои слова обратно. По бабам ты, конечно, спец. Но это в том случае, если дело не касается приличных девушек. Ну раз ты спец, объясни, почему мне нельзя жениться на Рафаэлле?
— А твоя Рафаэлка тут ни при чём. Я вообще против женитьбы. Я вот как считаю: пока мужику тридцатник не стукнул, ему жениться не надобно. Потому как он есть полный дурак в смысле жизни. А так как он дурак, то бабу правильно воспитать не сможет и будет всю оставшуюся жизнь с ней корячиться. Да и бабу надо брать лет на десять моложе, а иначе что?
— Что?
— А иначе брехня и склока на всю жизнь. Вот ты с Рафаэлкой либо ровесники?
— Ну да.
— Вот то-то и оно, что «да».
— Да нет, Лука, она не такая, она не как все.
— Вот то-то и оно, что не такая, а с гонором. И будешь с ней горе мыкать да лаптем щи хлебать.
— Лука, она очень умная и очень хорошая, — продолжал Пиноккио.
— Оно и видно, что не дура, вона какого кавалера себе цапанула. А насчёт хорошести, так я тебе одно скажу. До свадьбы они все просто золото, а после — сажа чёрная.
— Так что же мне, не встречаться с ней, что ли? — спросил Пиноккио.
— Как же не встречаться, тебя теперь тремя цепями не удержишь, всё равно к ней сорвёшься. Раз уж мужик от бабы башкой обмяк, считай всё, пока не охолонет сам, к нему можно с советами даже и не соваться, ему твои советы, что вороне дым: звон один, а толку нету. Это как хворь, токмо доктора её не лечат, сама проходит.
— Значит, хворый я, по-твоему? — спросил Пиноккио явно недовольный.
— А чего ты злишься, эта хворь мало кого минует. Вот куда уж Рокко какой крутой мужик, а и этот к проститутке присох, все деньги уже к ней сносил.
— А ты? — поинтересовался Пиноккио.
