Тяжкое золото - Александр Михайлович Минченков
– А вот и Константин Николаевич пожаловал, – объявил Преображенский. – Есть ли какие добрые новости?
– Господа, рабочие стоят неуклонно на выдвинутых требованиях, и у них нет каких-либо намерений к возобновлению работ. Свои полномочия и влияние я исчерпал, мне очень жаль, но это так. А тут ещё, пожалуйста, последний факт, – Тульчинский положил на стол акт. – На приисковую кухню в Александровском завезли затхлое мясо, тем самым подогрели и без того накалившиеся недовольства рабочих. С таким подходом агитация за их светлое будущее теряет всякий смысл, господа. Это больше похоже на провокацию, нежели на благое действие к усмирению взбунтовавшихся.
– Я говорил и говорю: стрелять надо этих отморозков, стрелять! Сажать в тюрьмы!
Трещенкова так и несло на крайние меры, этого он не скрывал и тому были причины. Вчера ротмистр получил телеграмму от начальника губернского жандармского управления Познанского, который предложил непосредственно ему, Трещенкову, немедленно ликвидировать стачечный комитет, при этом Познанский требовал не распространяться, кому бы то ни было о содержании телеграммы. И Трещенков ни словом не обмолвился о полученном указании, даже прокурору Преображенскому. Деньги, что стал получать Трещенков от Теппана, его очень как устраивали. Всё это ещё более окрыляло Трещенкова и воодушевляло на активные действия.
Не поленился Трещенков после инцидента с рабочими из-за мяса незамедлительно от себя лично, не ставя никого в известность, отправить телеграмму губернатору. Сочинил, дескать, рабочие собираются толпами, угрожают расправой. Сгустить краски – это было в его характере, да и в случае чего, решил ротмистр, будет весомое оправдание при применении силы к забастовщикам.
Тульчинский и сам по своему усмотрению и, не ставя никого в известность, ещё вчера направил тоже губернатору телеграмму, в которой сообщил о появившемся некотором разладе среди бастующих, и что желателен арест некоторых лиц, оказывающих вредное влияние на рабочих. Недолго раздумывал он над текстом такой телеграммы. Он видел, как настрой рабочих, с которыми проводил собрания на приисках, переходил не в его пользу, особо, когда в разговор встревали политссыльные, крепко держали они ситуацию, активно оказывали прямое влияние на настроение толпы.
– Вы как всегда в своём настрое, – заметил Тульчинский.
– А как вы хотели-с. Мне не раз приходилось работать с таким контингентом, и только сила оружия успокаивала наёмный сброд, поверьте, но это так. Переговоры и уговоры, это не мои методы.
– Не использовать возможность переговоров было бы делом неправильным, – подметил Преображенский. – Сейчас же мы уверились, рабочие мирные способы не приемлют.
– Я давно просил вас дать возможность воспользоваться мне своими полномочиями в полной мере и сейчас настаиваю на этом. Сколько можно наблюдать за беспорядками этой своры рабочих и особо их стачечного комитета?! Ох, как я понимаю господина Теппана, как он переживает за бездарный простой такого количества шахт.
– Правление товарищества вне себя, обеспокоены не принятием до сих пор должных мер, господин губернатор тоже телеграфировал, что ситуация неоправданно затягивается и он обеспокоен положением дел, – подхватил Теппан.
– Меня тревожит, господа, то, как бы рабочие не совершили чего экстравагантного, за что нам с вами придётся отвечать не только перед губернатором, но и перед государем, при тех обстоятельствах, что каждый из нас, наделённый определённой ответственностью, не может до настоящего времени повлиять на подавление затянувшейся массовой забастовки. И даже ситуацию, к сожалению, мы с вами, господа, пока не переломили. Вы не находите? – высказался Преображенский.
– Что касается меня как помощника начальника губернского жандармского управления, мне не нравится, что солдаты до сих пор в бездействии, а рабочие, как видите, диктуют свои правила. Я не могу-с медлить с продолжением беспорядка, это недопустимо! Я думаю моё начальство, направившее меня на подавление бунта, не одобрит бездействие!
– Не горячитесь, уважаемый Николай Викторович, сегодня мы вам развязываем руки – я выношу представление, и действуйте на своё усмотрение, но в разумных пределах, – заявил Преображенский.
– Это другой подход к делу, я благодарю вас и уверяю-с, господа, в самый кратчайший срок всё на приисках станет на свои места, – оживился Трещенков. – Я бы только попросил господина Теппана поспособствовать выделению потребного транспорта для передвижения солдат между приисками, причём незамедлительно при надобности.
– В этом я не вижу каких-либо сложностей. Всё, что необходимо: упряжки с кошёвками и санями, вплоть до предоставления поезда в любое время суток. Прошу не беспокоиться, всё будет оплачено за счёт товарищества, – заверил Теппан.
– Рабочие в любом случае поднимутся толпой, и ожидаю, толпой огромной и возбуждённой, и тогда неизбежно будет применено оружие, вплоть до стрельбы, их настроения чем-то да плохо закончатся, – как бы размышляя вслух, промолвил ротмистр.
– На общественные бесчинства рабочие не пойдут. Они сами, как видите, организовали дежурства и следят за порядком, причём делается ими это повсеместно на всех приисках, – заметил Тульчинский.
– Позвольте-с с вами здесь не согласиться. Их настрой весьма озлобленный, и он проявится в любом случае в достижении своей цели в активном выступлении, а это может быть чревато погромом, и если дойдёт до смуты и намерений переворота, я буду вынужден использовать солдат.
– Но только с исключением применения оружия. Либо при весьма крайних обстоятельствах, – подчеркнул Преображенский.
– Я попросил бы вас, уважаемый господин прокурор, выдать санкции на обыск и арест зачинщиков. Мы должны начать с арестов актива, обезглавленная толпа рабочих замолчит и без стрельбы.
– Что ж, в этом вы, господин ротмистр, безусловно, правы, считайте, вы их получили, – ответил Преображенский и тут же обратился к мировому судье: – Господин Хитун, уж примите в этом самое непосредственное участие, нужно всё оформлять надлежащим образом, через постановления и прочие следственные процедуры. И ещё, позвоните в Бодайбо мировому судье Рейну и передайте от моего имени, чтобы он немедленно прибыл на Надеждинский, работы здесь хватит всем.
– Как вам будет угодно, – ответил Хитун.
– Считаю своим долгом пригласить сюда и Лепина со своими солдатами, нежелательно отвлекать часть солдат, имеющихся на Надеждинском, ведь неизвестно, как будут развиваться события, – предложил Трещенков.
– Думаю, это вполне разумно, – поддержал Преображенский.
«Неужели сдвинулось чёртово колесо?! Только бы докрутилось, не забуксовало. Теперь-то раздавят бунтарей», – с удовлетворением отметил для себя Теппан.
Судья Рейн, днём узнав, что господин прокурор желает экстренно видеть его на Надеждинском, уже около восьми часов вечера отбыл поездом из Бодайбо. Пока паровоз все три часа тянул вагоны до Надеждинского, время для Рейна, казалось, тянулось гораздо дольше. «В связи, с чем спешная надобность? Почему Хитун по телефону не стал ничего объяснять? Следовательно, не хотел, чтобы информация просочилась через коммутатор, а значит, дело имеет весьма
