Изгой - Алиса Бодлер
Надежды Бодрийяра-старшего на то, что остаток его жизни пройдет в искуплении совершенных грехов, в тот день испарились. Он должен был догадаться, что новый глава семьи отправлял его в ссылку не просто, чтобы отвадить от семьи, а для того, чтобы оборудовать ему новое место для работы.
С тех пор дела шли все хуже. Ужасные вещи, что творил изгой в подвале, дарили ему новые кошмарные сновидения наяву, в которых на Рея охотился озлобленный дух его давно покойного дедушки.
В сознании Германа Николас хотел очернить малыша, заразить его скверной, что насквозь пропитала души глав семьи, взрастить из мальчишки копию Валериана. Отобрать у ребенка свет, который он излучал, было чрезвычайно просто, а потому неравнодушный дядюшка то и дело обливался холодным потом, покидая подвал собственного дома.
Работа продолжалась и в моменты, когда ребенок гостил в маленьком особняке, а от того было еще страшнее. Мужчина не знал, что уничтожило бы его быстрее: осквернение сущности Рея бестелесными руками его отца или даже минимальная возможность того, что он может совершить это сам, раскрыв ребенку ужасную тайну.
В тихой панике шли года. Теперь, справляясь без помощи матери, отвергнутый сын постоянно увеличивал дозировку своего «лекарства», а в худшие дни вживлял в себя шприц дважды за день.
За терпение стоило благодарить Мари, которая отныне была посвящена в тайну и лишь кротко кивала да тяжело вздыхала, становясь безмолвным свидетелем казней, что без устали проходили внизу.
Именно старушка уводила мальчика на прогулку в моменты, когда Герман должен был возвратиться к своей миссии. Именно она придумывала ряд различных причин настораживающим звукам и убаюкивала ребенка по ночам.
Пелена тайны покрывала особняк с головой, поглощая его греховное нутро вместе с хозяином дома, во имя спасения одной юной души.
* * *
Однажды подросший Реймонд, гостивший у дяди уже пару дней, подошел к нему поздно вечером, когда нянька ушла готовить постели.
– У меня есть секрет, – сказал мальчик шепотом, призывая Германа к нему наклониться. – И я расскажу только тебе.
– Конечно! – с абсолютно серьезным видом воспринял новость мужчина, сгибаясь к племяннику. – Скорее рассказывай.
– Бабушка подарила мне дневник, – говорил Рей. – Но ей не нравится, что я там пишу. Мне требуется место, где я бы мог его спрятать. Я приглядел кладовую, но хотел попросить разрешения.
Впервые в жизни Бодрийяр-старший был благодарен собственной природной бледности. Она не позволяла увидеть мертвенно белую краску оторопи, что настигла его в тот момент.
– Почему кладовая, мой мальчик? – стараясь не выказывать страха, проговорил дядя. – Что тебя в ней привлекает?
– Я думаю, это самое бесполезное место! – тихо хихикнул мальчишка. – Ну, кто же там бывает, кроме слепой Мари?
– Действительно… – с невидимым облегчением согласился взрослый. – Правда, в кладовой уже есть мой тайник. И если ты любишь своего дядюшку, то не будешь туда заглядывать!
– Нет, нет и еще раз нет! – гордо сложил руки на груди ребенок. – Я умею хранить секреты!
– Я не сомневаюсь в этом, малыш, – улыбался дядя. – Выбери любое место, которое тебе понравится. Кроме кладовой.
– И под ступенькой можно?!
– Выбирай седьмую, – беспечно отмахнулся мужчина. – Она все равно уже скрипит.
* * *
«Джереми: Таким образом, у меня будут доказательства, когда я найду нужный дом.
Доктор Боулз: (записывает) Значит, ты предполагаешь, что дневник все еще находится под седьмой ступенькой? Ты же понимаешь, что это практически невозможно, Джереми. Его могли вытащить еще двести лет назад!
Джереми: Возможно. Вот увидите, я его найду.
Доктор Боулз: Допустим. Но что, если ты обнаружишь нужный особняк, но дневника там не окажется?
Джереми: Он будет там.
Доктор Боулз: Я просто надеюсь, что все это вскоре перестанет причинять вред твоему здоровью. Для этого ты здесь.
Джереми: Для меня есть лишь одно лекарство, доктор.
Доктор Боулз: Какое?
Джереми: Вспомнить все. До единой детали. И понять, в чем была моя главная ошибка, чтобы искупить ее».
Я вынул еще одну прослушанную кассету из плеера и, наконец, упал всем телом на кровать.
Экран моего смартфона оповещал о начале часа ведьм. И в этот объятый мистицизмом миг я думал лишь об одном:
Я вел себя с Оуэном намного хуже, чем доктор Боулз, хоть и имел сходный с этим человеком опыт. Она была врачом, скептиком по призванию, и, в конце концов, старомодным, но специалистом.
А я еще несколько месяцев назад тратил каждую свободную минуту своего времени для того, чтобы доказать правдивость собственных «особых состояний».
Когда дело касается нас, мы не видим дальше собственного носа.
Глава 2
В том, что Герман продолжал заниматься тем, к чему жизнь буквально вынудила его пристраститься, я ни капли не сомневался.
Джереми отвечал мне пространственно, а я, вопреки его внутренним пожеланиям, давно не был ребенком, и такие простые уходы от прямого ответа был вполне способен распознать. Мне вспомнилось, что во времена создания планировки «Исповеди» заказчик с легкостью отказался от кладовой. Хотя за все остальные комнаты он стоял горой и не хотел проявлять ни капли гибкости.
Подобно тому, как Герман запрещал Реймонду заходить туда, он вырезал эту часть истории из того пула информации, что выдавал мне. И, возможно, для самого себя считал это правильным решением.
Когда я обнаружил альбом с фотографиями в МёрМёр, в той комнате, под которой скрывалась личная «пыточная», было темно. Шансов разглядеть крышку люка у меня просто не было. Хватило ли Оуэну моральных сил поднять ее? Сохранилось ли в подполье что-то, что по-прежнему могло отсылать его чувствительное прошлое в долину кошмаров, с которыми этот человек не был способен бороться? Использование темных очков для подобных погружений казалось мне лютым фарсом. Однако, если бытовой аксессуар спасал его от того, чтобы вновь оказаться на стуле перед очередным доктором, осуждать ношение стекляшек для благой цели было просто некрасиво.
На очереди была четвертая кассета.
«Шестое ноября тысяча девятьсот девяносто первого года. Пациент – Джереми Томас Бодрийяр, двадцать два года. Лечащий врач – Саманта Боулз. Диагноз: недифференцированная шизофрения. Текущий установленный статус заболевания: манифестация. Срок пребывания в диспансере: шесть недель.
Джереми: (очень устало) Вам не надоело?
Доктор Боулз: Прости, Джереми, не поняла?
Джереми: (тихо, словно из последних сил) Вы постоянно повторяете одно и то же. Кому это нужно? Зачем это?
Доктор Боулз: Это стандартная медицинская практика. Эти записи необходимы для анамнеза. Но если ты когда-нибудь захочешь, то сможешь
