Прощальный поклон ковбоя - Стив Хокенсмит
Например, старик с револьвером у меня за спиной.
– Доброе утро, мистер Локхарт, – сказал Старый, и его рука скользнула к кольту. – Чем могу служить?
Пинкертон поднял пистолет… и шваркнул его на стол передо мной.
– Вот, – прокаркал он. – Возвращаю долг.
После чего развернулся и зашагал прочь, не произнеся больше ни слова.
В этот момент, кроме самого Берла, в вагоне-ресторане никто не шевелился. Все застыли – и официанты с тарелками, и пассажиры, не донесшие чашки до рта, и мы со Старым с отвисшими, как забытые качели, челюстями.
Никто не шелохнулся, пока Локхарт не уселся за свободный столик и не уткнулся в раскрытое меню. Как только это произошло, все снова пришло в движение, и гул голосов и звяканье приборов о тарелки возобновились с прежней силой, будто ничего не случилось.
Наконец я нашел в себе силы взглянуть на револьвер.
– Эй, это не мой.
Вчера вечером Локхарт забрал мой револьвер, потертый черный кольт 45-го калибра – непритязательный инструмент для изрыгания свинца.
На столе же передо мной лежало настоящее произведение искусства.
Это был посеребренный смит-вессон 44-го калибра с перламутровой рукояткой, покрытой изящной гравировкой с витиеватыми буквами «Б. Л.». И на оружии были зарубки: семь коротких бороздок на внешнем изгибе рукоятки.
– Умереть не встать… это же револьвер самого Локхарта, – благоговейно, словно молитву, прошептал я. Перед самим стариком я, конечно, уже не испытывал никакого трепета, но это была реликвия легенды о Локхарте. – Похоже, это пара к Тетушке Вирджи, которую у него вчера отняли Барсон и Уэлш.
– Тебе стоит поговорить с ним об этом, – Густав кивнул в сторону столика Локхарта. – Все равно надо задать ему несколько вопросов, вот заодно и задашь.
– Я?
– Ну а кто? Я даже не могу спросить у него, который час, чтобы Берл не оскорбился.
– Или ты его не оскорбил.
Старый пожал плечами.
– Мы с ним не поладили. Но ты-то другое дело: поладишь хоть со слоном, хоть с муравьем. Или, по крайней мере, заговоришь им зубы. Если кто из нас и способен вытянуть из старика ответы, не получив по зубам, то только ты.
Я забарабанил пальцами по столу, взвешивая перспективы: лишиться нескольких зубов или прочесть еще несколько страниц «Сыновей Джесси Джеймса».
– И какие тебе нужны ответы?
Густав не улыбнулся, но в глазах у него появился блеск, которого я давно уже не видел.
– Во-первых, где он взял револьвер. Вчера вечером в вагоне оружия у него не было. Что он делал в Карлине до того, как напился в стельку? Почему тогда в Огдене решил отправить нас к полковнику Кроу? И почему Чань так рвется в багажный вагон?
– Что-нибудь еще? – спросил я. – Может, выяснить размер сапог, девичью фамилию матери или любимый цвет?
– Нет, – вздохнул брат. – Это все.
– Ну что ж. – Я сгреб со стола блестящий смит-вессон Локхарта и встал. – Пожелай мне удачи.
– Удачи. И… спасибо, брат.
– Это мой долг, – я щелкнул пальцем по бляхе, хотя, говоря о долге, вовсе не имел в виду Южно-Тихоокеанскую железную дорогу.
Когда я направился к столику Локхарта, иссохший старый пинкертон заказывал что-то у официанта, тыкая пальцем в меню, но взгляд его запавших глаз был устремлен на меня. Если вчера старикан выглядел как чуть разогретый мертвец, то сегодня – как мертвец остывший: серый, ссохшийся и окоченевший. Он уставился на меня неподвижным ледяным взглядом, от которого и у белого медведя отмерзли бы яйца.
Я подошел к нему, бережно держа «сорок четвертый» обеими руками перед собой – как приношение, а не как оружие, которое собираешься пустить в ход.
Остановившись у столика, я осторожно положил револьвер перед Берлом.
Официант рванулся в кухню в поисках укрытия.
– Благодарю вас, мистер Локхарт, но я не могу это принять, – сказал я. – Тот жалкий «миротворец», который я одолжил вам вчера вечером, не стоит и десятой доли от цены вашего.
Локхарт небрежно дернул костлявым плечом.
– Я должен тебе ствол. – Он, не глядя, кивнул в сторону смит-вессона. – Это ствол.
– Безусловно. Да еще какой. А не позволите ли спросить, как он у вас оказался? Это же не безделица, которую можно купить у Кипа.
Берл пронзил меня взглядом, однако злобы в нем не было. Скорее, пинкертон просто боялся посмотреть куда-то еще. Например, опустить глаза на шестизарядный револьвер, который лежал между нами, точно сияющие доспехи короля Артура.
– Это Тетушка Полли, один из лучших револьверов, которые прошли через мои руки, таковых немало. Вчера вечером пушка лежала у меня в сундуке, иначе, пожалуй, ее сейчас бы здесь не было. Я чуть не открутил руку этому сукину сыну кондуктору, чтобы пустил меня в багажный вагон и дал ее откопать. Так что давай, бери… и будь благодарен, что она у тебя есть.
Я даже не пошевелился, чтобы взять револьвер.
– Сдается мне, Тетушка Полли ужасно вам дорога, мистер Локхарт.
Пинкертон горестно хмыкнул.
– Я скажу тебе, как она мне дорога. Знаешь, что я сделал с твоим кольтом?
Он, конечно, понимал, что нет, поэтому я лишь молча покачал головой.
– Вчера я так распалился, когда погнался за Лютыми, что даже не потрудился захватить Тетушку Полли, – начал он. – Некогда было. Собирался догнать Барсона и Уэлша и выпустить им кишки, как свиньям. А как же иначе после всего того, что они наделали и наговорили? Они же, считай, бросили мне вызов. Но знаешь, что мне требовалось первым делом? Пропустить стаканчик. Успокоить нервы – так я себе сказал. Что ж, одного стаканчика не хватило. Двух тоже. И трех не хватило. И вот я уже обмениваю твой кольт на выпивку. И, помнится, думаю: «За этот сраный кольт мне дадут полбутылки дрянного пойла, только и всего. Эх, черт, будь при мне Тетушка Полли, выставили бы все бутылки до последней». Ну да, я бы и ее обменял. Вот так вот.
Локхарт щелкнул пальцами, и его тонкие губы изогнулись в унылой гримасе, напоминающей подкову.
– Ну, сам видел, что в итоге вышло, – хмуро продолжал он. – А наутро я проснулся на полке, не зная, как там оказался, а этот болтливый разносчик говорит, что мое бренное тело приволокли в вагон китаец, женщина и тупой увалень с грошовой бляхой. – Он ткнул пальцем в револьвер, все еще не в силах взглянуть на него. – Так что говорю серьезно: забирай себе Тетушку Полли. Я и так уже отдал этим ублюдкам Тетушку Вирджи и больше не заслуживаю такого оружия.
Несмотря на все, что наговорил Локхарт, я вовсе не собирался брать его смит-вессон. Это был не просто револьвер. Это было олицетворение всего благородного, что когда-то видел в себе Локхарт. Забери я Тетушку Полли, пусть он даже сам мне велит, – и старик возненавидит меня навсегда.
– Если уж Берл Локхарт недостоин этого револьвера, не понимаю, как может быть его достоин «тупой увалень с грошовой бляхой», – сказал я. – Хотите отдать Тетушку Полли – дело ваше. Но подождите, пока появится более достойный хозяин, чем я или вы. Пожалуй, старушка Полли еще побудет с вами – ведь вы, в конце концов, по-прежнему Берл Локхарт.
Челюсть у старика заходила вверх-вниз, словно он пытался разжевать застрявшую в зубах жилку, а потом пинкертон выпихнул из-под стола стул напротив себя, и уголки его рта проделали долгий путь вверх, изогнувшись в улыбке.
– Садись, – велел сыщик.
Я поблагодарил и сел, а Локхарт сделал паузу, чтобы выпить воды. Когда он оторвал стакан от губ, улыбка исчезла.
– Как там тебя, забыл…
– Отто Амлингмайер, мистер Локхарт. Но друзья называют меня Верзила Рыжий.
Пинкертон фыркнул: очевидно, что шестифутового рыжего верзилу Мелким Сивым не назовут.
– Что ж, пожалуй, чем плакаться, надо поблагодарить тебя за то, что затащил меня обратно в поезд. Ну… спасибо, Верзила. И прости за «тупого увальня».
– Меня и хуже обзывали. Причем родные, –
