Александр Беляев - Взлетная полоса
Руденко снова быстро поднялся со своего места, будто только того и ждал, что его сейчас позовут.
— А зачем гадать? Я тоже отлично помню, как выглядело предложение и на схеме, и в расчетах. И пожалуйста, могу записать выкладки Окунева сейчас же, — глядя больше на Ачкасова, чем на Бочкарева, предложил он и направился к доске. Но Бочкарев остановил его?
— Теперь это уже не имеет смысла.
— Почему?
— Потому что на данном этапе оно уже не имеет практической ценности, потому что внедрять его во всех случаях можно было только на первое стадии разработки проекта. Потому, наконец, что наш разговор уже перешел из области технической в область, если хотите, морально-этическую.
Руденко недоуменно пожал плечами, но спорить почему-то не стал и вернулся на свое место. А Бочкарев, проткнув воздух, как рапирой, указательным пальцем, продолжал:
— Позвольте, Игорь Николаевич, напомнить вам: время гениальных одиночек безвозвратно ушло.
— Что вы этим хотите сказать, Юрий Михайлович? — спросил Руденко.
— То, что я уже сказал: я возражал и буду возражать против установившейся в бюро практики решать научные вопросы кем бы то ни было единолично.
— Да, но с меня как с руководителя работ никто еще не снимал ответственности за ее успешное проведение! — запальчиво возразил Руденко.
— И не только единолично, но и безапелляционно! — не обращая внимания на реплику Руденко, продолжал Бочкарев. — Я считаю совершенно недопустимым рассматривать научный спор как критику действий руководства. С каких это пор авторитет ученого стал поддерживаться в первую очередь его должностным положением? Почему Бутлеров, великий Бутлеров, мог, обращаясь к своим коллегам, призывать: разрушайте меня, опровергайте меня! Да потому, что он меньше всего беспокоился за свой личный авторитет и больше всего болел душой за истину! Она, и только она, должна быть ученому дороже всего. А мы забыли это. И вместе с этим забываем и о своем гражданском и партийном долге. Мы разглагольствуем об ответственности, а на деле озабочены лишь тем, чтобы оставить в науке, в технике, в жизни свой собственный след, не задумываясь при этом, во сколько он иногда обходится государству. Лишние опыты, промежуточные образцы, дополнительные исследования — и за всем этим подчас одно лишь неудовлетворенное тщеславие! Я заявляю с полной ответственностью, что все это имеет место и у нас!..
Бочкарев хотел сказать что-то еще, но неожиданно из-за стола поднялся Кулешов и, негромко откашлявшись, проговорил:
— Я думаю, что нам действительно надо поблагодарить товарища Кольцова.
Кулешов подошел к Кольцову и пожал ему руку. Сотрудники КБ зааплодировали.
— Вы проделали большую и весьма интересную работу. Благодарю вас от лица всего нашего коллектива, — улыбаясь, сказал Кулешов и обратился к Ачкасову: — Мне кажется, Владимир Георгиевич, что заключительную часть совещания мы проведем без нашего талантливого оппонента. Вряд ли ему интересны наши будничные дела…
Ачкасов возражать не стал.
— Конечно, Сергей Дмитриевич свое дело сделал. Он может и отдохнуть, — сказал он и встал, чтобы проводить Кольцова в приемную. Кольцов понял, что главный конструктор, мягко говоря, просто-напросто выставил его из комнаты ученого совета, и, не задерживаясь, направился к двери, как только Ачкасов шагнул ему навстречу. Он даже не взглянул на прощание на Юлю — так ему вдруг стало от всего этого неприятно. Но на Кулешова он не обиделся, ибо понимал, что сам совершенно невольно доставил ему сегодня куда больше неприятностей.
В приемной Ачкасов сразу закурил и, пока Ирина отмечала Кольцову пропуск, жадно втягивал в себя дым сигареты. Потом протянул, как старому приятелю, Кольцову руку и сказал:
— Я вами, Сергей Дмитриевич, очень доволен. Отдыхайте. А завтра утром, пожалуйста, ко мне. Буду ждать.
И еще раз крепко пожал ему руку.
Глава 20
Сразу после отъезда Ачкасова Кулешов пригласил к себе Бочкарева и Руденко и засел с ними в своем кабинете. Ирине было приказано никого к нему не пускать. Даже все свои телефоны, кроме главного, он перевел на нее. Юля поняла, что настоящий разговор по итогам разбора начался только теперь, что скоро он наверняка не кончится, и поехала к матери. Во-первых, ей непременно хотелось увидеть сегодня отца. Во-вторых, она, хоть и не очень твердо, все же надеялась, что именно там найдет ее Кольцов. Ей не были известны дальнейшие планы Кольцова, а она хотела их знать.
Дверь, как всегда, Юле открыла мать.
— Ты одна? — удивилась она.
— Пока да. У них там совещание, — ответила юля, имея в виду отца и мужа. Она разделась, прошла в комнату и спросила: — Мне никто не звонил?
— А кто тебе может сюда звонить? — еще больше удивилась Маргарита Андреевна.
— Ну, с работы…
— С работы?..
— Ну не все ли равно!
— О господи! — уловив в голосе дочери раздражение, вздохнула Маргарита Андреевна. — Какие все стали нервные! Отец рычит, зять молчит, с дочерью тоже не поговори. И это называется интеллигентные люди! Нет, Юленька, никто не звонил.
— Хорошо, — понимающе кивнула Юля. — Ну как ты тут?
— Не жалуюсь..
И словно нарочно раздался телефонный звонок. Юля быстро сняла трубку.
— Да, я, — ответила она. — Маму давно не видела. Хорошо, скоро буду.
Положила трубку на место, сказала матери:
— Игорь звонил. Беспокоится.
— Этого звонка ты и ждала?
Юля прищурилась, посмотрела в окно.
— Этого.
— Ну вот и дождалась. Теперь пойдем, поговори с матерью, которую ты давно не видела.
— Пойдем, — согласилась Юля. — Только, знаешь, разреши, я сначала покурю?
— Покури, — добродушно улыбнулась Маргарита Андреевна и оставила дочку одну у телефона. То, что Юля была необычно нервозно настроена, она поняла. Как поняла и то, что звонок Игоря ее лишь разочаровал. Но отчего все это происходило, чем дочь последнее время озабочена — этого Маргарита Андреевна не знала. А спрашивать Юлю не хотела, да и не привыкла, так как всегда считала излишнее родительское любопытство самой настоящей неделикатностью и искренне верила: если дочери будет надо, она обо всем расскажет и сама. А Юля, хотя и чувствовала, что ведет себя с матерью не совсем учтиво, тем не менее осталась у телефона и действительно закурила. По тону мужа и по тому, что он не приехал сейчас за ней, она поняла — разговор в кабинете у отца был не из приятных. Она знала, что отец вспыльчив, хотя и отходчив, не очень разборчив в выражениях и, если уж вздумает отстаивать свою позицию, переубедить его почти невозможно. Правда, Юля не совсем четко представляла, о чем могли спорить в данном случае руководитель работ и главный конструктор — их позиции в процессе всей работы над «Совой» полностью совпадали. Но тем не менее было ясно: Игорю попало. Как, впрочем, и всем другим авторам «Совы». Победа Кольцова на разборе была убедительной. Юля давно уже поняла: Кольцов — личность незаурядная. Но его знания, логика, умение держать себя превзошли все ее представления о нем. Было больно, смешно и даже странно сознавать, что он оказался прозорливее всех их, вместе взятых. И может быть, поэтому было особенно неприятно вспоминать, как пытался сбить его репликами Игорь, как бестактно поступил отец, фактически выпроводив его за верь.
