Николай Асанов - Волшебный камень
Сначала камнями интересовались все: и Лукомцев, и коллекторы, и даже сам Саламатов. Но постепенно интерес угасал, — камней было сколько угодно, да и силы убавлялись, — только Нестеров продолжал свои поиски. И Саламатов вдруг подумал, в этом-то, видимо, и заключается призвание геолога: ни на минуту не оставаться равнодушным к камню…
А Нестеров, оказавшись опять один на один с горами — добровольные помощники не в счет, у них свои отношения к горам, — с новой силой ощутил возвращение профессионального интереса ко всему, что он видел, предполагал, угадывал. Саламатов иногда начинал ворчать, что так они и через неделю не доберутся до Чувала, но так как спутники Нестерова не возражали против остановок, используя их для того, чтобы немного посидеть, ослабив ремни рюкзаков, то Саламатов умолк. Они были в горах, где геология перестала быть отвлеченной наукой, как, скажем, в кабинете, при разговоре об алмазах. И в конце концов Игнатий Петрович сам поддался обаянию таких вдохновенных образов, как вздыбленные горы, провалы, жилы гранита или толщи светлых, переслоенных какими-то зелеными плитами пород, вырисовывавшихся вдруг на боку скалы, мимо которой проходили путники.
Да и слова у Нестерова были неожиданные, необычные. То, что казалось Саламатову беспорядочным нагромождением камня, Нестеров называл свитой и тут же объяснял, что одна свита состоит из изверженных пород, и указывал на граниты и диориты, другая — из осадочных, он называл их известняками. Нестеров мог даже указать возраст этих пород. Для определения возраста Нестерову служили неприметные глазу Саламатова, но ясно видимые геологом остатки каких-то водорослей и морских животных в осколках отбитого камня. Из слов Нестерова выходило, что и высокие нагорья, по которым они шли, были когда-то залиты морем, а потом поднялись под давлением подземных сил. Очень может быть, что они поднимались и опускались не один раз, — Нестеров указал на морены — гряды валунов, оставленные ледниками на этих высоких увалах. Не ледники же поднимались на горы, вернее всего, когда-то здесь не было гор. Лежала покрытая льдами плоская равнина.
Они видели кварциты, от белого цвета до ярко-красного, зеленые оливины, багровые, мясного цвета, гранаты, а Нестеров все не удовлетворялся своими находками, ему непременно хотелось выковырнуть из толщи зеленого сланца алмаз, будто кто-нибудь мог посадить здесь кристаллы нарочно для геолога. Конечно, ничего он не нашел, зато набил не только рюкзак, но и карманы осколками пород и шел, пригибаясь к земле под тяжестью своего груза. Саламатов пожалел его и предложил выкинуть этот ненужный груз, но Нестеров только зло покосился на Игнатия Петровича.
Саламатов часто посматривал на компас. Громко стуча крыльями, пролетали любопытствующие кедровки, сопровождая людей и предупреждая скрипучими криками лесное население об их приближении. Глухари сидели на березах, изредка встречавшихся в хвойном лесу. Огромные птицы эти напоминали чудовищных размеров серьги, свисающие с деревьев. Они оттягивали вниз голые сучья и не взлетали даже тогда, когда люди проходили прямо под ними, только склоняли набок головы и взглядывали немигающим красным глазом. Нестеров хотел было выстрелить, но Саламатов сказал:
— Брось, надоест таскать. Он же, черт, полпуда весит.
Пахло прелой хвоей. Иногда доносился запах вянущих трав. Острый и тонкий, он напоминал о лете, но это было робкое, печальное напоминание. Скрипели от случайного порыва ветра поваленные бурями друг на друга деревья. В их скрипе было что-то заунывное и грустное, отчего хотелось поскорее нагнать соседа, не быть одному, не слышать тоскливого голоса леса.
К Чувалу подошли только под вечер.
Серый камень вылезал из мха, оплетенный твердыми корневищами елей и пихт. Кругом торчали огромные валуны, чем-то напоминая шляпки грибов, выросших до чудовищных размеров среди осенней колючей травы. Ветер стих. Впервые стал виден горизонт. Он еще был ограничен близкими вершинами деревьев. Внизу наступала ночь, а здесь светило солнце, негреющее, ясное, как зимой. И сразу под ногами захрустел снег.
Лукомцев отыскал место для ночлега под нависшей скалой, первой из многочисленных гряд Чувала. Девушки, сбросив тяжелые мешки, принялись готовить ужин. Саламатов высмотрел сушину, прихваченную инеем, и, воткнув в нее топор, крикнул на весь бор:
— «Здесь будет город заложен назло надменному соседу!»
Девушки с удивлением смотрели на секретаря. В Красногорске он казался им сухим, строгим, а здесь был оживлен, шутил, учился у коллекторов определять породы камня, рассказывал о следах зверя. И чем дальше, тем больше он нравился пересмешницам. Они уже были не прочь и подшутить над ним, начали было сватать за него Юлю Певцову, но тут Лукомцев сказал:
— Добрая шутка что соль к обеду, но не всякая шутка добра!
Он шепнул что-то девушкам, и они оставили Саламатова в покое.
Саламатов о чем-то задумался, поглядывая на синюю шапку горы.
Нестеров взял топор, поплевал на ладони и начал подрубать сушину. Он с удовольствием ощущал силу удара. Даже легкая дрожь в ногах — признак усталости — была приятна. Всю дорогу он шел с чувством некоторой боязни, что не выдержит длинного перехода. А оказалось, что надо было именно идти, — это действовало лучше всякого лекарства.
Свалив сухостойную елку, Нестеров отыскал березу. Лукомцев с одобрением поглядывал на него, занимаясь устройством длинного шалаша, чтобы всем хватило места укрыться от холода. Нестеров затесал березу, сделав в ней длинный паз, затем положил вдоль нее ствол сушины и разложил костер как раз посередине. Это была уральская таежная надья — охотничий костер, устроенный по всем правилам искусства. Огонь обнял толстые стволы, тепло поползло вдоль надьи, как в печной трубе.
Саламатов пошел побродить и недалеко от стоянки застрелил задремавшего глухаря.
Ему казалось добрым предзнаменованием, что Нестеров не устал за время путешествия, что он способен был проделать эту длинную подготовку к ночлегу. Можно было надеяться, что опасный поход кончится удачно. Хотя он ничего не говорил Нестерову, однако беспокоился и даже чувствовал себя виноватым перед Меньшиковой.
Поужинали. Девушки улеглись спать, а мужчины долго сидели у костра, покуривали, следя за улетающими искрами. Все было как в детстве: лес, огонь, журчание воды под снегом.
— Зачем тебе понадобился Чувал? — спросил Нестеров.
Саламатов вытащил из огня сучок, прикурил.
— Признаться, я и сам еще не знаю, — ответил он. — Хочу посмотреть…
— А как же сплав? — удивленно спросил Нестеров. Ему показалось странным, что этот вопрос так и остался нерешенным. Если Саламатов брался за какое-нибудь дело, можно было считать его законченным.
