Изгой - Алиса Бодлер
– Как забавно выходит, – молодой мужчина скрестил руки на груди и прищурился. – Помнится, в рамках опостылевших приличий на «вы» ты обращалась именно ко мне, а теперь дистанция выросла между тобой и твоим когда-то горячо желанным возлюбленным. Будущим отцом твоего ребенка.
Мэлл грустно улыбнулась и впервые за все время утреннего уединения со старшим сыном Николаса стыдливо поправила широкое одеяние, скрывающее то, что юная жена уже на сносях:
– Говорить о моем «интересном» положении в обществе – неприлично.
– А мы и не в обществе, – Герман повторил свой театральный взмах руками, который обычно увещевал о начале очередного наказания несчастной души. – Собрание неугодных, если пожелаешь. Верх неприличия.
– Быть женщиной – высшая мера наказания, сродни той, что досталась тебе. – Мэллори обняла живот руками и вся будто скукожилась, склоняясь к земле. – Теперь я понимаю, о чем говорила тетушка. Но я не справилась – и теперь должна стыдиться собственного существования до конца своих дней.
Разноцветные перья мерцали в свете розовых софит. Я завороженно наблюдал за образом очаровательной танцовщицы бурлеска, которая двигалась под музыку, существуя в гармонии движений. Корсет пыльно-розового цвета не стеснял движений ее красивых форм – девушка расплывалась в мелодии, очаровывая зрителей поблескивающим шармом, посылала в зал томные взгляды и сценические улыбки.
По просьбе Джереми я решил остаться в клубе и понаблюдать за выступлениями артистов, участвующих в сегодняшнем кабаре. Теперь все кованые столики до единого были заняты. Аудитория в своем подавляющем большинстве была мужской, но громкими аплодисментами после каждого умелого движения на сцене взрывались именно редкие представительницы женского пола.
Хозяин заведения продолжал свою работу за барной стойкой и после начала представления был чрезвычайно занят для того, чтобы поддерживать со мной полноценный разговор. Посетители чаще всего были знакомы с Оуэном и, забирая у него из рук очередной коктейль, втягивали импровизированного «конферансье» в короткую, бессмысленную беседу. Должно быть, обмен глупыми фразами входил в часть высокого уровня сервиса заведения «Hide and Seek».
Когда очередной номер заканчивался и на сцену выходила ведущая, у мистера О появлялась свободная минута для того, чтобы вспомнить про меня.
– Многое изменилось, – первым бросил я, когда мой оппонент вновь нашел время склониться ко мне через длинную столешницу. – Я про девушек. Теперь показывать себя – это достойно, а не постыдно.
– Мой мальчик, – тот, кто считал себя современной версией Германа Бодрийяра, уже привычно для меня оскалился. – В тебе говорит твоя юность и неопытность. Поживи с мое и поймешь, что в людях не изменилось ничего. Просто теперь мы научились существовать в постоянном режиме шоу. Вот как сегодня, сейчас – вокруг тебя, только в завуалированном, тихом формате.
И не на сцене, а везде – на улицах, на работе, дома, в баре. Где угодно! Сплошные театральные постановки.
– Ты хочешь сказать, что женщины все еще должны испытывать стыд от естественных вещей?
– Не должны, их вынуждают! – мой собеседник ядовито улыбнулся собственным словам. – Просто теперь за то, что раньше считали постыдным, очень хорошо платят.
– Такие, как ты, – невесело продолжил я и качнул головой, осознавая, что такую сложную конструкцию, как Оуэн, мне было не разгадать никогда. – И зачем тебе такое заведение, раз ты все понимаешь? Монетизируешь лицемерие своих клиентов?
– Нет, Боузи, – мужчина коротко хохотнул, скрещивая руки на груди. – Перенимаю наследие самыми безболезненными способами. Я классифицирую человеческие пороки, но не поощряю и не порицаю за них.
Я попросил у него еще один стакан колы. Когда Джереми отвернулся к холодильнику для того, чтобы достать новую бутылку, я крикнул ему вслед, втайне надеясь, что слова не долетят до собеседника в шуме музыки и спецэффектов:
– Какой же у меня порок, Вергилий[17]?
Когда новая порция напитка выросла на стойке, О склонился ко мне вплотную и тихо выдохнул:
– Самообман.
– Хочешь знать мое мнение? Это не стыдно, – Герман пожал плечами, наблюдая, как через молочные тучи пробиваются первые признаки раннего утра. – Рождение – это благо. Только вот суждено тебе произвести отродье, потому как другие в нашей семье появляются редко. Все как на подбор – слуги тьмы.
Рыженькая девчушка закрыла рот рукой, пытаясь сдержать горечь. Слова кровного брата супруга, безусловно, задевали ее, но били в сердце не так сильно, как осознание смысла, что парень закладывал в сказанное. Неоправданные ожидания от семейной жизни разрушили веру в прах, а разочарование, постигшее хрупкие плечи вчерашней мисс Томпсон, распространялось на всех жителей ужасного дома, за фасадом которого скрывалась жажда денег, монополии и беспочвенного величия.
– Говоришь ты страшные слова, – еле сдерживая слезы, произнесла Мэллори. – Но знаю, что сам в них не веришь. И еще кое-что знаю.
Парень поднялся для того, чтобы размять плечи и спину. Вскоре новый, молодой лакей, сменивший почившего Смита, явится сюда, для того чтобы отпереть ночные засовы, и застанет наследника Николаса в не лучшем виде. Этого никак нельзя было допустить.
– Я пойду, миссис Бодрийяр.
Отвесив ленивый поклон, Герман почти было направился в дом, но девушка ухватилась за его руку и остановила по пути. Та цепкость, что была заложена в ней миссис Доусон, давала о себе знать даже под пеленой несчастья, что теперь заполняло жизнь Мэлл.
– Знаю, что наш с Валерианом ребенок будет другим, – твердо продолжала родственница. – Чувствую так. Он будет любить тебя, твою истинную сущность, несмотря на страшную маску, что тебя заставили надеть.
– Какое дело ему до непутевого дядьки, когда у нас полный дом образцовых нянек, угодных главе семьи?! – искренне рассмеялся юноша. – В самом деле, ты бредишь из-за своего плода, Мэллори. Приляг.
– Точно тебе говорю, – его собеседница кивала. – И что бы ни говорили, тебе я доверю его жизнь – первоочередно.
Через час ему все же удалось уговорить меня поужинать. С нескрываемым удовольствием я поглощал свою порцию жареной картошки вприкуску с огромным клаб-бургером, который, пожалуй, был рассчитан на гостей вроде Боба, но точно не на таких, как я.
Шоу было в самом разгаре. Танцевальные бурлеск-номера менялись в очереди с живым джазовым пением и выступлениями музыкантов. Этот вечер возводил дань классическим кабаре-программам из пятидесятых. Наблюдая за эмоциями Джереми, который с интересом наблюдал за складывающейся и цветущей атмосферой вечера, я понимал – инициатором таких исторических реконструкций выступал он сам. Казалось, что Оуэн просто отказывался существовать в современной эпохе, воздвигая вокруг себя собственную альтернативную реальность, в которой не было места времени и границам.
Ко мне пришло осознание, что даже «Прятки» для него были сродни нашим квестам, пересекая порог которых, ты
