Бродяги Севера - Джеймс Оливер Кервуд
Он вернулся к надгробию и улегся в ложбинку, согретую золотистым телом Светлячка. Он был изможден, но рядом со Светлячком забывал про усталость. До этого он долгие часы бродил, не зная покоя, пока не набрел на корабль и на следы Светлячка, а после много часов гулял с ней. День и ночь неустанно трудились его великолепные мускулы, и сейчас на него навалилась огромная усталость. Он боролся с ней и сопротивлялся сну, боясь разминуться со Светлячком, если она вернется из скованного льдом моря. Он поминутно встряхивался, не давая себе уснуть, но в конце концов все же погрузился в беспокойное забытье.
В этом сне видения непрестанно сменяли друг друга. Когда спустя несколько часов он проснулся, над белой землей и морем нависла свинцовая мгла. Звезды скрылись. Северное сияние погасло. Вокруг надгробия стонал ветер – будто бы душа белой женщины перенеслась сюда, чтобы оплакать покойника.
Молниеносный обошел могилу и направился в сторону корабля. На открытом льду бесновалась поземка, швыряющая полные пригоршни крупитчатого снега в глаза и в ноздри, не дающая ни разглядеть, ни разнюхать, что там – впереди. В такой ветер, играючи наметающий валы и горы снега, невозможно было ни взять след, ни охотиться. И все же в эту ночь ветер был товарищем Молниеносному. Инстинкт подсказывал, что ему ничего не грозит даже вблизи корабля, потому что звериное чутье действует, только если приближение опасности можно распознать с помощью ушей, глаз или носа.
То и дело принюхиваясь и прислушиваясь, Молниеносный медленно обошел корабль и на противоположной его стороне обнаружил сложенный из льдин «трап», который протянулся от замерзшей поверхности моря до самой палубы. По этому трапу спускались и поднимались на китобойное судно люди и собаки, охотники и торговцы, по его неровной поверхности на борт затаскивали туши и шкуры убитых медведей и тюленей. И как бы ожесточенно ни подметал его ночной ветер, он не смог уничтожить все запахи. Молниеносный принялся их изучать, и в душе его, в которой господствовали то волк, то пес, произошла странная и удивительная перемена – ему захотелось взобраться наверх! Он хотел пойти туда, куда ушла Светлячок, подняться по этому рукотворному ледяному мосту!
И только он собрался забраться повыше, как ветер резко утих, сонно вздохнув напоследок, облака уплыли и яркая луна озарила море светом, будто внезапно включившийся огромный фонарь. Молниеносный увидел то, что до сей поры скрывал от его взгляда расшалившийся ветер: огромный темный корпус судна с причудливо заледеневшими мачтами и реями. И в это самое мгновение перед ним возникло какое-то живое существо, и оба они замерли от неожиданности.
Человек стоял на расстоянии двух прыжков от Молниеносного, на вершине трапа. Его лицо казалось белым в лунном свете, а глаза неотрывно смотрели на Молниеносного. Это был Бронсон – надсмотрщик над собаками, Бронсон, которого прозвали «белый эскимос», потому что из сорока лет своей жизни двадцать он провел в Арктике. Он метнулся обратно на борт, туда, где в дальнем конце палубы в будках изо льда и снега сидели на цепях собаки.
Откатившись назад по льду, Молниеносный услышал звон замерзшего железа. Теперь запахи и звуки ощущались совершенно отчетливо, и он уловил запах людей и собак. Он слышал, как взбудоражились собаки, звеня цепями. Однако не испугался и не побежал. В нем вдруг вспыхнула ненависть к этим псам. Он с рождения усвоил законы стаи, которые требовали завоевывать самку, бороться за лидерство, защищать добычу, и запах собак подсказал ему, почему Светлячок оставила его. Чувство одиночества и острая тоска уступили место яростной, клокочущей ревности. Он угрюмо удалился на пару сотен ярдов от корабля.
По трапу сбежали восемь «медвежатников» Бронсона – поджарые, длинноногие и узкомордые эрдельтерьеры, обученные действовать беззвучно и молчать, когда их держат за уши. За считаные секунды собаки взяли след Молниеносного и поняли свою задачу.
Молниеносный ждал, припав брюхом к вершине снежного холма. Меньше чем двадцать футов отделяли его от рвущейся в бой своры, и тут он стрелой бросился на вожака, так же как бросился бы на оленя. Словно каменная глыба весом почти в полтораста фунтов, он налетел на шестидесятифунтового эрдельтерьера, сомкнул челюсти, и лучший пес Бронсона, не успев даже тявкнуть, пал с переломанной шеей под первым же натиском обезумевшего от жажды отмщения Молниеносного.
Еще четверть минуты – и Молниеносный оказался в центре рычащего клубка. Дрались эрдельтерьеры не так, как лайки и волки, – они навалились на Молниеносного всей сворой, словно на кошку. Им удалось сбить его с ног просто потому, что все вместе они были тяжелее, но пока семь собак пытались добраться до него, мешая друг другу, Молниеносный использовал все свое несомненное преимущество в силе. Его челюсти смыкались на длинных лапах, ломая их с хрустом, как сухие ветки, длинные клыки разили налево и направо, вспарывая брюхо врагам; он извивался под ними, каждый раз находя, куда вонзить клыки.
Шум драки услышали на корабле. К месту сражения бежал Бронсон, вооруженный копьем для охоты на тюленя. В каюте зажегся свет. Завыли остальные собаки, а ездовые лайки-маламуты, спавшие на лежках в снегу, вскочили и тоже ринулись в бой.
Молниеносному было невдомек, что его личные дела вдруг стали представлять важность для кого-то на китобойном судне, – он просто яростно сражался, погребенный под собачьей сворой. От разгоряченных дракой тел поднимался пар. Молниеносного кусали и рвали. Клыки раздирали ему бока и спину, а дважды вонзились глубоко в шею. Едва второй пес Бронсона навсегда выбыл из борьбы и Молниеносный вцепился в шею третьему, как в гущу битвы одна за другой устремились лайки.
Маламут обожает драться так, как здоровый младенец – играть. Он будет сражаться за своего собрата или лучшего друга. Так что, когда эти собаки ввязались в драку, ее характер изменился. Они знать не знали, что настоящий противник – в самом низу. Первый маламут вонзил клыки в шею эрдельтерьера,
