Хлеб печали - Станислава Радецкая
Долгие годы мой брат был моим единственным родным… Да, здесь я хочу написать человеком, как бы это смешно ни звучало. Пусть будет так! Кто вообще скажет, что делает людей людьми? Он воспитывал меня и говорил, что мне делать в трудные дни; он содержал и кормил меня до моего замужества, не ставя мне в упрек, что я трачу его деньги. Когда я увидела его мертвым, я не знала, что мне делать дальше и как мне теперь жить. Не знаю этого и сейчас.
Мне не хочется, чтобы ты думал, будто я желала зла всей семье моего дяди. Нет. Если бы все зависело только от меня, я бы давным-давно отступилась от планов разрушить его семью и жизнь. Но я не могла предать своего брата. Итак, это правда, что на мои деньги (деньги моего мужа) были наняты люди, которые сожгли его дом и убили его слуг, когда искали маленькую Матильду. Это правда, что мой брат похитил заблудившихся детей, чтобы подозрения упали на барона (скоро они вернутся домой; я дала распоряжение отпустить этих девочек, а в память того несчастного, чей труп нашли на месте похищения я заказала три обедни). Правда и то, что я подтолкнула к смерти его сына. Какое-то время назад мы были с ним связаны любовными узами, и я нарочно подстроила ему встречу с одним иезуитом, который живо интересуется ведьмовством. Тот рассказал ему о всех ужасах, что творили проклятые, и бедняга слегка помешался. После кончины матери он совсем не ладил со старым бароном фон Рингеном (тот ругал его за то, что он тратит слишком много денег в столице) и решил немедленно скакать к нему домой, чтобы высказать отцу все, что он думает о нем и о его наследстве. При мне (и из-за меня!) он выпил две бутылки вина, но, несмотря на то, что был сильно пьян, все же отправился в путь. Ничего удивительного, что его нашли со сломанной шеей в овраге.
Мой брат же служил барону фон Нидерхофу, ныне покойному. Я не знаю, что он сделал и как он это сделал, но несомненно одно – он помог ему и его жене умереть. Это разбило старому барону сердце, поскольку к дочери он питал самые нежные чувства. Именно после этого он покинул свет и поселился в глуши, чтобы воспитывать внучку в одиночестве. Я думаю, он что-то заподозрил в этой череде смертей. Или просто устал скрывать зверя внутри себя. Ты знаешь, чем больше волнений или бед, тем сильнее он рвется наружу. Даже у меня.
Наверное, тебе интересно, что мы хотели сделать с Матильдой… Вначале мой брат хотел убить и ее, чтобы барон остался один-одинешенек с мыслью, что вся его семья стала жертвой его жадности, но потом он решил, что будет славно, если она будет считать его своим врагом и заставил меня настраивать девочку против него. Когда я не знала ее, то думала, что это будет заносчивая, глупая девица, к которой я не буду питать никаких добрых чувств. Но Матильда так непосредственна, так доверчива, что я полюбила ее и тянула время, лишь бы не исполнять того, для чего мы ее предназначали.
Друг мой, я была так слепа, что до встречи с тобой воспринимала все происходящее, как веселую игру, как схватку двух сил: белой и черной. Кто-то умирал, но не на моих глазах, и я могла уверить себя в том, что раз я не видела этого, то ничего и не было. Я не любила никого, кроме брата и самой себя, и была уверена, что это тоже одна из сторон нашего проклятья. Только людям дано любить беззаветно. Я не любила и не люблю мужа. Я равнодушна к своим любовникам: что они есть, что их нет – все едино! Но только твое прощение и твои мысли имеют значение для меня.
Я хочу, чтобы ты это знал.
Слишком часто я думаю о тебе, и мне страшно, что твоя рана окажется смертельной. Я посылаю доктору подарки, чтобы он заботился о тебе лучше, и каждое утро, и каждый вечер молюсь за твое здоровье. Смешно, мой старый граф сейчас собрался ехать воевать на венгерские земли, где ему грозит быть освежеванным заживо, если турки возьмут его в плен, но это меня почти не трогает! Я лишь чувствую усталость. Мне нужно попасть ко двору и быть там обаятельной и беззащитной, чтобы император смилостивился над моим мужем и разрешил тяжбу в его пользу, а еще пожаловал бы ему еще не завоеванные земли.
Не знаю, зачем я это пишу. Надеюсь, что однажды ты все-таки простишь меня, и мы вновь встретимся, и ты снова будешь хмурым и неприступным, и будешь смотреть на меня так, словно тебя совершенно не волнует, что я говорю, но потом... Ах, эти глупые женские мечтания прямиком из слезливых виршей скучающих дам!
Твоя Анна
PS Распоряжайся этим письмом и своими знаниями как хочешь. Я разрешаю тебе это»
- Простите, сударь, - раздался мужской голос, и Руди вынырнул из письма, что принесло ему еще большее смятение, и наконец поставил кружку на стол. К нему обращался человек лет тридцати пяти, одетый богато, как сын графа. – Вы – единственный здесь, к которому я могу обратиться… Если я, конечно, не помешал вам.
- Нет, отнюдь, - медленно ответил Руди. – Чего вам угодно?
- Я ищу свою мать, - охотно, но не без волнения начал незнакомец, без разрешения присев напротив него; скромностью он не отличался. – Вы выглядите как человек благородный, поэтому уверен, что сможете мне помочь.
- Да, конечно. Все, что в моих силах.
- Дело в том, что я лишь недавно получил собственное дворянское достоинство, после того, как десять лет прослужил в войсках Его Императорского Величества. У меня появился собственный клочок земли и даже несколько крестьянских дворов, и я наконец-то обзавелся деньгами, чтобы забрать свою мать и родственников
