Жонглёр - Андрей Борисович Батуханов
– Так у нас дома говорят. Не забивай себе голову.
Франсуа и «масса Лео» попросились на реку, пока они занимались личной гигиеной, Ваня не терял времени даром. Его ценность в общественной иерархии «столицы» за считанные минуты взлетела до небес. Из непонятного пришлого он превратился в «очень образованного и высоко ценимого местным обществом юношу». Рассказ о прошлой жизни, знакомстве с «белыми героями» внимательно и с удовольствием слушали даже заслуженные старики. Переходя от одной кучки к другой, он с каждым шагом повышал личный авторитет. Жизнь в лагере Европейского легиона преподносилась в скандинавско-эпическом стиле, как жизнь в Асгарде[37], где, естественно, Ваня и Лео занимали центральное место. То, что «белые воины» – небожители, в деревне никем не оспаривалось, а вот близость Вани к богам давала огромные преимущества. За какой-то час он разительно изменился: исчез просительный взгляд изгоя и согнутая в полупоклоне поясница. Появился уверенный взор посланника богов. Прошка, правда больше из практических целей, приблизил к себе. Ведь ключом к общению с «богами» владел только Ваня. Титул лучшего друга и наперсника сопровождал этот стремительный взлёт на олимп княжества. Что было воспринято, как само собой разумеющееся.
Вернувшись, француз и русский уловили резкую, но прекрасную перемену. На них смотрели с всеобщим придыханием. Даже ребятня перестала бегать за ними и теребить на каждом шагу. Теперь их ждали в каждом доме, у каждого стола, а каждая встречная красавица, что особенно понравилось Франсуа, улыбалась самой белоснежной и многообещающей улыбкой.
Почётным гостям выделили отдельную хижину рядом с покоями князя. Леонида от суеты коробило, он считал, что на их месте так или примерно так поступил бы всякий порядочный человек. А вот Франсуа окунулся в эту суматоху с искренним удовольствием. И судя по его лицу, он уже наметил план, как из этого извлечь максимальную выгоду. Он раздулся от важности и сиял, как полная луна над джунглями.
Деревня мало-помалу затихла. Друзья остались одни в своём домике. Они услышали горемычную историю Ваниных приключений. Повествовал он сухо и бесстрастно, как человек, давно смирившийся со своим горем после того, как масса Лео его выгнал, а именно в этом он был абсолютно уверен. И, как Леонид ни старался, переубедить его в обратном не удалось. Доводы о спасении от возможного пленения или гибели от английских пуль не принимались. Он твёрдо решил, что после всего случившегося белым доверять нельзя и надо уйти оттуда, где был счастлив когда-то. Тем более что среди чернокожих пошла упорная молва, что из-за неудач на войне буры совсем осатанели. Они почти поголовно решили, что чёрные симпатизируют англичанам. И как с цепи сорвались. Многих забили до смерти или до полусмерти. Так что лучше умереть с голоду или быть загрызенным хищниками, чем возвращаться к бурам.
Пришла спасительная мысль – уйти в лес и жить там отшельником. Он даже направился к ближайшей роще, но вовремя вспомнил рассказы матери о родной деревне. Спросив у одних, выяснив у других, попросив третьих, Ваня с трудом и с мелкими дорожными приключениями, но добрался до этой деревни, где жили дальние-дальние родственники. Но лишний рот особой радости ни у кого не вызвал.
Его жалели как-то напоказ, но отстранённо. Пока в поле зрения – ой, жалко, а как только исчез – уф, ушёл наконец! Он был здесь чужим. Знал много, умел и любил читать, мог едко ответить. Умом далеко ушёл от своих родственников, зная больше иных стариков. Был для них чересчур сложным человеком. А его знания, естественно, были не нужны ни одному белому хозяину. Всё, что требовалось: поди, подай, пошёл вон. И ни на йоту больше. Везде чужой, он стал заложником ситуации, оказавшись меж жерновов двух цивилизаций. Чёрной и белой.
Фирсанов ужаснулся последствиям своего решения. Он же пытался спасти, а вместо этого чуть не убил! Но куда выстлана дорога благими намерениями – давно известно. Но, слава богу, Ваня не держал зла, наоборот, – был счастлив новой встрече.
Потом пришёл черёд Вани и Прошки охать и переживать рассказу Леонида, с ремарками Франсуа, о том, как они оказались в здешних краях. За разговорами подошло время праздника. Резкий протяжный звук рога позвал всех жителей на главную площадь.
Когда все собрались, из дворца к своим подданным вышел князь. Он был величественен и благосклонен. Брошенная фраза с жестом в сторону единственного наследника была встречена гулом всеобщего одобрения. Правитель торжественно опустил свои телеса в резное кресло, близкое по размерам к садовой скамейке. Слегка вогнутое седалище покоилось на четырёх гранёных ножках, стоящих на массивной деревянной плите, нижняя точка посадочного места упиралась в резной «ананас»; всё было обильно устлано мягкими шкурами.
Как шептал Ваня, никто в деревне не имел права иметь такое же. Но самым главным указанием на божественную миссию была показавшаяся Фирсанову нелепой леопардовая шапочка. Князя звали Мпанде ка Сензангакона, он был родственником короля зулусов Динузулу ка Кечвайо. Того самого, единственного из всех африканских правителей, который нанёс британцам по-настоящему унизительное поражение. Его войска, вооружённые в основном копьями и луками, смяли англичан с их пушками и ружьями. У чёрных тоже были ружья, но значительно в меньшем количестве. Этим Динузулу заслужил бесконечное уважение Франсуа и Лео.
Тем временем Мпанде угнездился на троне и царственно кивнул, прижав к широкой груди многочисленные подбородки. Из-за его спины, как чёрт из табакерки, выскочило существо, вечно торчащее за спинкой княжеского трона и что-то оттуда нашёптывающее. Половина лица была размалёвана белой краской, вторую половину покрывал узор из белых точек. Со спины вырастал огромный воротник из длинных перьев. Бусы и амулеты украшали не только шею и грудь, но и висели на предплечьях, бёдрах и запястьях. Пояс обрамляла пышная юбка из разных по цвету и длине полосок ткани и кожи. На ногах красовались широкие браслеты из разноцветных стеблей, с вплетёнными в них пучками ярких перьев и шерсти. При каждом движении костюм звучал и шевелился независимо от владельца.
Постояв на середине площадки, кокон шамана стал вибрировать. У него мелко затряслись плечи, потом волна сошла вниз. Ударившись о землю, она высоко подкинула его, и он пошёл по кругу странной птичьей походкой, высоко поднимая ноги. Не прекращая трястись, он разворачивался на цыпочках ко всем, кто был на площади. В движение вплелась протяжная гортанная нота. Казалось, звучит всё колышущееся тело. На звук отозвались барабаны. Они звучали, подчиняя себе не только шамана, но и окружающих. Зрители в неестественном оцепенении не могли оторвать взгляд от ритмичных
