Кэрри Гринберг - Длинная серебряная ложка. Приключения британцев в Трансильвании
– У-тю-тю, какие мы храбрые! – склонился над ним вампир, и черные кудри мазнули Леонарда по лбу. – А где ты был, когда твой отец звал на помощь?
Пока они разговаривали, двое вампиров слетали на окраину и вернулись, держа на вытянутых руках Штайнберга. Его голова моталась из стороны в сторону, а лицо было неподвижным, как у статуи… пролежавшей в земле несколько сотен лет. На лбу и щеках пятнами ржавчины темнели рубцы. Расстегнутый фрак свисал клочьями, надетая навыпуск рубашка топорщилась, потому что пуговицы были продеты не в те петли.
– Что вы с ним сделали? – взвизгнул Леонард.
Он попытался подняться, но сумел лишь протянуть к отцу руки. Не церемонясь, вампиры швырнули Штайнберга оземь.
– Ничего, – пожал плечами Готье. – Вернее, ничего из ряда вон выходящего. Сначала Изабель призвала его кошмары, и он ужасно раскричался. Небось, тебя увидел, ведь такой сын – кошмар любого родителя. Когда мы едва не оглохли от его стенаний, то стерли ему память. А потом немножко с ним позабавились.
– В замке не нашлось камеры пыток, – надулась белокурая модница, – отсталый здесь народ.
– Но мы соорудили ее из подручных материалов.
– И поиграли с ним до утра.
– А я и в полдень его навестил, – ухмыльнулся Готье, – после снова стер память. Даже к мукам привыкают, а так у жертвы каждый раз свежие впечатления.
– Тогда я начну с тебя, – констатировал Леонард, глядя на насмешника снизу вверх и отрешенно улыбаясь.
На него снизошло такое умиротворение, словно в зеркале хотя бы на миг проступили его черты. Не нужно задавать вопрос, кто же он, человек или вампир, и почему его не принимают ни те, ни другие. Сейчас он Штайнберг. И перед ним убийца его отца.
Готье снова хохотнул.
– Кончай уже притворяться тем, кем никогда не был. Защитник нашелся! Небось, пока другие мальчишки дрались на палках, ты с куклами чаевничал. Мадемуазель полетит с нами, – обернулся он к соратникам, – а пока что доедим смертных. Кстати, почему стало так тих…
Договорить он не успел. Меч, торчащий в животе, не способствует красноречию.
Отточенным движением Леонард дернул меч вверх, покуда лезвие не уперлось в ребра, и повернул, вонзая еще глубже. Вампир открыл рот, но оттуда вырвалась струя пепла, и тело его взорвалось, словно каждая частица вдруг воспылала ненавистью к соседним и решила от них отделиться. Пепел летел по сторонам. Охотники отскочили назад, и вокруг Леонарда образовалась полоса отчуждения. Он неторопливо поднялся, опираясь на меч, снял очки и вытер их свежим носовым платком. Прах убитого вампира попал ему на рукав, и Леонард, поморщившись, тщательно отряхнул рубашку.
– Когда другие дети дрались на палках, я препарировал лягушек. Скальпелем, – пояснил он ошалевшим упырям. – Если кто-то еще сомневается в том, что я мужчина и вампир, можете подойти и убедиться.
Наступил Эпический Момент. Один из тех, когда мальчишка убивает великана камнем из пращи или удачливый лучник попадает стрелой прямо в глаз предводителю армии. В любой момент реальность могла наверстать упущенное. Стоило вампирам осознать, что, несмотря на свой опыт вивисекции, Леонард был один, а их много, они бы вновь бросились на него.
Но граф фон Лютценземмерн перечел достаточно рыцарских романов, чтобы знать, когда нужно кричать: «В атаку!» Толпа ощерилась остриями вил. Выставив орудия перед собой, крестьяне, оглушительно вопя, ринулись на неприятеля. Вампиры взвились в воздух, уже не как зловещие грифы, а скорее как стая вспугнутых ворон. То ли от неожиданности, то ли запутавшись в длинных юбках, но высоко подняться они не сумели, и крестьяне, гнавшие их до самого леса, то и дело кололи тех супостатов, что летели пониже.
Когда ополченцы вернулись на площадь, Леонард по-прежнему опирался на меч. Граф помахал рукой у него перед глазами, осторожно постучал ногтем по стеклышкам очков, но вампир таращился в пустоту. Прицелившись, граф влепил ему пощечину, с непривычки такую сильную, что едва не снес бедняге голову.
– Это же твой отец! Перестань рисоваться и помоги ему встать!
Леонард опустил глаза на распластанного отца. Пыль, поднявшаяся при падении, припорошила изодранный фрак и осела на жестких, свалявшихся волосах, как изморозь на еловых иголках. Только приглядевшись, Леонард понял, что пыль тут не причем. За прошедшую ночь отец стал седым, как лунь.
– Они его уб-били.
– Болван ты этакий! – в сердцах выкрикнул граф, – Будь он совсем мертв, они б тебе урну с прахом приволокли!
Не успел он договорить, как Леонард, отшвыривая меч, подлетел к отцу, перевернул его грузное тело и принялся то тормошить его за рубашку, то хлопать по лицу, легонько и двумя пальцами, не задевая ожоги. Несколько раз даже подергал за усы. Пара минут такой терапии, и Штайнберг, коротко застонав, приоткрыл глаза. Не в силах говорить от волнения, Леонард помог ему сесть.
Но кроме графа, который сразу же заулыбался, никто не был рад его воскрешению. В напряженном молчании крестьяне вперили взгляды в пробудившегося упыря. Лезвия кос и серпов пламенели заревом догорающей церкви. Одно неверное движение, и несдобровать главному виновнику всех несчастий. Не отводя взгляда от толпы, Леонард одной рукой обхватил отца за плечи, а другой как бы невзначай потянулся к мечу.
Сладко зевнув и протерев глаза, словно он очнулся в теплой постели, Штайнберг покрутил головой по сторонам. Заскорузлые пальцы еще крепче сжали вилы. Пристальное внимание со стороны хозяина не предвещало ничего хорошего. В таких случаях его брови, будто две мохнатые гусеницы, сползались к переносице, а острый взгляд так и вспарывал карманы, в поисках запрещенной в цехе махорки либо фляжки со сливовицей. За это он мог вчинить работнику такой штраф, что о жаловании можно позабыть, лишь бы самому в долгу не остаться.
Фабрикант поднял руку, но так и не сжал ее в кулак. Наоборот, приветливо помахал работникам!
– Вечер добрый! А в честь чего мы тут собрались? Какой– то сельский праздник, да? – принюхавшись, он просиял. – День Святого Георгия? Мы будем прыгать через костры?
Когда крестьяне кое-как вправили отвисшие челюсти, то с немым вопросом уставились на Леонарда. Юный вампир пытался подцепить меч носком ботинка, но так и замер с вытянутой ногой.
– С тобой в-в-все в порядке? – обратился он к отцу, который жмурился, как младенец на погремушку.
– Лучше и быть не может! – сообщил Штайнберг. Леонард воспринял ответ как «нет, не все».
А отец вдруг хлопнул его по плечу.
– Какой славный молодой человек! – театрально провозгласил он, обращаясь ко всем зрителям сразу. – Держу пари, мы подружимся.
