Георгий Тушкан - Джура

— Что за шум? — спросил Ахмед, войдя в кибитку. Но Джура притворился спящим.

Ахмед все разузнал и доложил Козубаю. Козубай вызвал Шарафа.

— Больной — чудак, товарищ начальник, — ухмыляясь, сказал Шараф, — он верит в самых глупых чертей. Я привел ребят, и мы все смеялись как сумасшедшие. — И он весело захохотал, вспоминая рассказ Джуры.

— На одни сутки! — сказал сухо Козубай.

— За что? — удивился Шараф.

— А давно ты сам перестал верить в чертей? Отсиди сутки, подумай, хорошо ты сделал или плохо, насмехаясь над раненым.

Ухаживать за Джурой вместо Шарафа приставили подростка Тага, любимца всего отряда.

Таг принес вечером Джуре поесть, но тот спал. Таг попробовал разбудить его, но Джура не просыпался — делал вид, что спит. Он страдал и свирепел от мысли, что над ним посмеялись. Гордость его была уязвлена, и Джура хитрил. Как только Таг вышел, Джура быстро съел мясо. На другой день к нему пришел Козубай, но Джура опять притворился спящим.

Лекарь хотел разбудить его, но Козубай возразил:

— Пусть отсыпается.

Джура спал, и Тагу было скучно сидеть возле раненого — ни побегать, ни поговорить, и он убегал с Тэке за крепость, где устраивал собачьи бои.

Шли дни. Джура быстро поправлялся. Он уже ходил по кибитке. Мир новых людей, невиданных животных и вещей его удивлял и тревожил. Но слишком гордый и самолюбивый, особенно после случая с Шарафом, он старался сам, без чужой помощи, разобраться во всем. Джура подолгу смотрел из окна во двор, скрываясь в тени окна. Он боялся, что кто нибудь заметит его и поднимет на смех, подумав, что он любопытен, как женщина, и выказывает удивление, недостойное мужчины.

Таг восхищался Джурой, застрелившим такого опасного басмача, как Чирь. Джура же скоро перестал его дичиться и начал с ним заговаривать. Таг рассказывал Джуре о пограничниках, о жизни бойцов добротряда. Он много говорил о басмачах, против которых сражался отряд, помогая пограничникам и регулярным частям Красной Армии. Джура понимал не все, но почтение Тага к командиру отряда Козубаю передалось и ему.

Еще бойцы ничего не знали о Джуре, а он, стоя у окна и прислушиваясь, уже знал имена многих и даже клички их лошадей. Мусу он узнал сразу, хотя, опасаясь расплаты за прошлое, всячески избегал его.

Однажды Джура услышал во дворе злобный лай. Он подошел к окну и увидел, что Тэке, привязанный на длинной веревке, с лаем бросается на какого то человека. Человек держал в руках нагайку и время от времени сильно ударял ею Тэке.

— Не бей, не бей! — закричал Джура и выбежал во двор. Солнце его ослепило. Он на мгновение остановился, закрыв лицо руками, а затем поднял камень и швырнул в обидчика.

— Остановись! — закричал ему пожилой киргиз. — Мы учим твою собаку. Спасибо скажешь потом. Мы сделаем из неё хорошего сторожа, а для этого отучаем брать хлеб и пищу из чужих рук… Повторить! — сказал он.

Боец, закутанный в халат, подошел к Тэке и бросил лепешку. Взбешенный Тэке бросился на него, но лепешки не тронул, а обошел её, как раскаленный уголь.

— Не надо этого, — сказал Джура. — Я прикажу, и он будет брать только от меня. А ты кто? — гордо и заносчиво спросил он.

— Я? Я командир отряда — Козубай.

— Ты командир? — искренне удивился Джура.

Он представлял себе Козубая старым, седым великаном непомерной силы, с голосом громким, как выстрел, одетым в богатые меха. А оказалось, Козубай такой обыкновенный! Но, несмотря на некоторое разочарование, Джура почувствовал в Козубае большую скрытую силу и, когда Козубай позвал его к себе, послушно пошел за ним.

Они уселись в кибитке Козубая. Джура бросал косые взгляды на стены, увешанные винтовками. Оружие висело даже на потолке. «Самый богатый человек», — подумал он о Козубае.

— Как тебя зовут? — спросил Козубай.

— Джура.

— Откуда?

— Из кишлака Мин Архар.

— Где это?

— На север от Сауксая.

Начальник вынул из сумки бумагу и разостлал её на коленях. Он долго водил по ней пальцем, потом с недоверием посмотрел на Джуру:

— А ты не врешь?

Джура побагровел, жилы на его висках вздулись, и он так посмотрел на начальника, что тот улыбнулся.

Джура был взволновал тем, что ему не поверили.

— Басмач Тагай увез мою Зейнеб, и я убью его. Безносый жег меня железом — я отомщу. Мой кишлак — Мин Архар. Зимой к нам джигиты приезжали, карамультук мой забрали. Один — киргиз твой, Муса, другой — высокий такой, молодой, сердитый, с голубыми глазами, Юрий.

— Да это Ивашко! Это было год назад, когда я был в Уч Кургане с Максимовым. Так это ты хотел Ивашко ограбить? Он здесь недалеко работает. Увидишь его. Эй, позовите Мусу!

— Я хотел взять его винтовку, — сказал Джура.

— Ты убил басмача Чиря, и за это ты получишь его винтовку, — сказал Козубай. — Вот она, видишь, с отметкой на прикладе. — И он показал не стену, где висели винтовки. — Ты хочешь поймать Тагая — очень хорошо. Но знай, что это опасный и большой курбаши, а Безносый — его помощник.

В кибитку плечом вперед, как он всегда ходил, вошел Муса.

— Узнаёшь старого знакомого из Мин Архара? — спросил Козубай.

— Он самый, — ответил Муса, удивленно оглядывая Джуру с ног до головы. — И как это он из своего дьявольского гнезда вниз сорвался? Вот не ожидал! Отчаянный!

— А что Юрий делает? — спросил Джура.

— У каждого своя охота, — ответил Козубай. — Мы за басмачами охотимся, а Ивашко за камнями охотится. Он ищет в горах полезные камни. Летом он опять к вам в Мин Архар ездил. Богатое урочище: и железная руда, и ртуть, и молибден — такие камни, чтобы сталь крепче была. А ты из какого рода?

— Я? Из рода Хадырша, — гордо ответил Джура.

— А из какого общества, из какого колена?35

Этого Джура не знал; он впервые слышал о том, что род делится на общества и колена.

— Знай, что неподалеку пасет скот на осеннем джейлау род Хадырша, а в этом роду есть общества Мерим и Чокмерим, Тоз, Козике, Ингирчик.

С каждым новым именем глаза Джуры раскрывались все шире. Он никогда не предполагал, что существует такое великое множество людей. Джура разговорился. Он все больше нравился Козубаю, и Козубай думал, глядя на Джуру: «Какой поразительный случай! Человек из патриархально родового строя попадает сразу в двадцатый век, в советский двадцатый век. Среди диких гор, всегда в борьбе с природой, очевидно, вырабатываются сильные натуры, но и нравы там, должно быть, суровые!»

— А сколько тебе лет? — спросил Козубай.

— Я родился в год дракона и прожил один мечель.