Георгий Тушкан - Джура
За ним ехали ещё три джигита, а далеко позади них бежал черный пес.
Увидев его, собаки, лежавшие возле юрт на джейлау, залаяли и помчались навстречу. Ахмед наклонился над дымоходом и крикнул через него в кибитку, помещавшуюся в башне:
— Эй, Козубай, товарищ начальник! Из Маркан Су возвращается отряд Мусы. Джигиты везут два тела и два ружья.
Сообщив об этом, любопытный Ахмед нетерпеливо прошелся по крыше и, не дождавшись, пока они подъедут, крикнул:
— Ну как?
Но Муса ничего не ответил, и Ахмед обиженно отвернулся, желая показать, что его мало интересует случившееся. Всадники подъехали. Гнойные выпоты в углах лошадиных глаз и ввалившиеся бока свидетельствовали о том, что путь был очень тяжел и что добротрядцы ехали без остановок.
— Передай начальнику, — ответил Муса хриплым басом на вопрос Ахмеда, заданный пять минут назад, — что мы привезли труп басмача Чиря и молодого раненого охотника. Он убил Чиря из карамультука. Что с охотником делать?
Ахмед передал это через дымоход. Из кибитки вышел Козубай. Одет он был в черный халат с длинными узкими рукавами, на голове у него была лисья шапка, а на ногах мягкие сапоги без каблуков. На киргизском матерчатом поясе, обмотанном вокруг него шесть раз, висел маузер в деревянной кобуре.
— Хорошо, — сказал Козубай — очень хорошо. Наконец то убит этот стервятник Чирь! Раненого охотника положите в лекарскую кибитку и скажите лекарю, пусть хорошо лечит. Иди, Ахмед, распорядись. Пора сменяться.
Прошло немало дней. Джура очнулся от боли. Он увидел над собой белый потолок кибитки и трех человек, наклонившихся над ним. Один из них каким то блестящим предметом трогал края раны. Боль становилась невыносимой, рану жгло.
«Опять попался басмачам в руки», — решил Джура, сжимая кулаки от боли, и вдруг почувствовал, что руки у него не связаны. Он мгновенно ударил по голове того, который причинял ему боль, вставляя какой то предмет в рану. Напрягая все силы, Джура вскочил с койки, оттолкнул другого, стоявшего рядом, схватил прислоненную к стене винтовку. Колени его тотчас задрожали, и он вместе с винтовкой рухнул на пол.
— Вот бешеный! — сказал один из присутствующих с восторгом. Джуру снова уложили, привязав бинтами к койке за руки и за ноги. Он долго не приходил в сознание и очнулся уже после того, как ему промыли рану, смазали её йодом и забинтовали.
— Пусть вас побьет небо, басмачи проклятые! — шептал Джура.
— Чего дерешься? Мы твои друзья. Мы не басмачи, мы красные джигиты из добротряда Козубая, — сказал ему тот, кто лечил.
— А если вы не враги, то зачем меня связали? — И Джура заворочался на койке.
— Если ты поклянешься, что будешь лежать спокойно, мы тебя развяжем.
— Да побьет меня огонь! — сказал Джура. — Буду лежать спокойно.
С него сняли бинты.
— Спи, — сказал ему лекарь.
И все трое вышли из кибитки.
— Красные джигиты?! — произнес Джура громко и вспомнил Ивашко.
Внезапно ему стало хуже, широко открытые глаза помутнели. Ему послышался свист, тонкий, пронзительный свист. Вначале тихий, он нарастал, ширился, и от него болела голова и ныло в груди. — А а а!.. — закричал Джура, срывая с груди повязку. Из раны пошла кровь. «Умираю», — подумал Джура и повалился с кровати на пол.
Вдруг в дыре, прорубленной в толстой глиняной стене, показалась собачья голова. Это был Тэке. Он спрыгнул на пол, подбежал и облизал лицо Джуры.
Вскоре в кибитку вошел джигит с пиалой и лепешкой. Он увидел черного пса, который тотчас же кинулся ему навстречу. Джигит выбежал и позвал на помощь.
В кибитку вошли три добротрядца с палками. Они хотели прогнать собаку, но Тэке с громким лаем бросался на них, хватал зубами палки и кружился вокруг Джуры, защищая его. Муса рассердился, вынул из кармана револьвер и прицелился в собаку, но в это время в лекарскую кибитку вошел командир отряда Козубай:
— Не тронь собаку! Разве ты не видишь, что она защищает хозяина? — И, не обращая внимания на грозно рычащего Тэке, он подошел к раненому.
В движениях Козубая не было ни опаски, ни поспешности. Тэке умолк и лег в углу.
— Собаку не гоните: хозяину с ней веселей будет, скорее поправится, — сказал Козубай и, распорядившись снова перевязать Джуру, лежавшего в беспамятстве, вышел из кибитки.
II
Дни сменялись ночами и ночи днями. Мгла, застилавшая глаза Джуры, растаяла, а вместе с ней прекратился бред. Больной и истощенный, он подолгу спал, просыпаясь только для того, чтобы поесть. Наконец наступил день, когда Джура почувствовал себя лучше.
Широко раскрытыми глазами он смотрел на низкорослого незнакомого человека, сидевшего перед ним на кошме. Этот человек добродушно улыбался. Сноп солнечного света освещал его крупные белые зубы. Множество пылинок дрожало в воздухе, издалека доносились людские голоса и ржание лошадей.
— Я Шараф, — сказал он, ласково глядя на Джуру, — я завхоз. А ты кто? — И он снова улыбнулся.
Джура не понял, что такое «завхоз», но добродушный вид Шарафа понравился ему.
— Я Джура, охотник. Арвахи обманули меня: показали джаду чародейство, а в это время Безносый прострелил мне грудь.
— Арвахи? — насмешливо переспросил Шараф.
— Да, арвахи, духи предков.
Шараф засмеялся и хитро спросил:
— А в горах много арвахов?
— О, — серьезно ответил Джура, — в горах живет много арвахов. Аксакал рассказывал: есть сорели, джинны, альбесты. — Он хотел сказать о джез тырмак, но, вспомнив случай с Зейнеб, сдержался. Шараф, закрыв смеющийся рот рукавом, быстро встал и вышел из комнаты.
Джура удивленно посмотрел ему вслед.
Вскоре Шараф вошел в сопровождении нескольких юношей. Все уселись на кошму возле Джуры, и Шараф опять хитро спросил:
— А кто такие горные люди?
— О, — серьезно ответил Джура, не подозревая ничего плохого, — у них все тело волосатое, как у медведя, а ноги вывернуты наоборот.
Шараф, удерживая смех, расспрашивал Джуру, и тот охотно рассказывал об альбестах, не замечая того, что молодые люди толкают друг друга локтями и перешептываются. Когда же Джура, порядком устав, начал со слов Кучака рассказывать о проделках джиннов, общий дружный хохот заглушил слова Джуры. Молодой охотник сразу оборвал рассказ и, поняв, что над ним смеются, рассердился не на шутку. Взбешенный, он оглянулся, ища оружие, но его не оказалось; тогда он схватил пиалу и швырнул её в Шарафа; вслед за пиалой полетели медный поднос и чайник с горячим чаем. Все с хохотом выскочили из кибитки, и Джура остался один.
