Виталий Гладкий - Подвеска пирата
— Дней десять, не больше, — ответил Литвин. — Задерживаться здесь ему нет резона... если, конечно, он еще жив и преодолел все-таки тот проклятый пролив. Он счастливчик. Наверное, ему сам дьявол помогает. Который, будучи в обличье Джона Хокинса, и подарил ему подвеску из розовой шпинели.
— Счастье дается человеку — если дается — как новое платье: не навсегда, — философски заметил Карстен Роде. — Со временем оно изнашивается, и в нем появляется столько прорех, что уже не знаешь, одет ты или наг.
— Но Клаус так и не рассказал, почему остров — страшное место? — продолжил допытываться Литвин.
— Это остров мертвецов! — зловещим голосом просипел Клаус Тоде.
— Вот те раз... — удивился Гедрус Шелига. — С чего ты взял?
— Вот поедим, и я покажу одно местечко... Только возьмите с собой Библию и распятье!
На этом разговор и закончился. Их позвали к столу. В отличие от адмирала Дрейка, не приглашавшего отобедать даже своих офицеров, Карстен Роде был демократичен. Тем более теперь, когда у него появились новые подчиненные. Так заведено издревле — спасенные моряки становятся членами команды. И пока капитан не отпустит их восвояси по доброй воле, они должны выполнять все его распоряжения.
После того как все выпили по чарке и насытились, Карстен Роде стал держать речь. Слушали его с предельным вниманием. Узнав, ЧЕМ им придется заниматься под командованием нового капитана и КУДА будет проложен курс пинка, многие из голландцев не сдержали радостных криков. Матросы хотели вернуться домой не голодными оборванцами, а людьми при деньгах, чтобы было чем оправдаться перед родными и близкими за годы отсутствия. Слабых духом и трусов среди них не нашлось. Может, тому способствовал вкусный обед и виски, на которое Голштинец не поскупился.
Наконец наступил час «экскурсии», обещанной Клаусом Тоде. Даже будучи в хорошем подпитии, он наотрез отказался идти на страшное место без Святого Писания и распятия, что висело в каюте Ондрюшки — хоть крест и был православным. Все вооружились до зубов. Шли недолго, от силы час. Наконец боцман привел на пляж. От высокой и свирепой океанской волны его защищал барьерный риф. Вода в лагуне была тихая, изумрудная и не бросалась на берег с разбегу, а ластилась к нему как щенок.
Однако приятное впечатление было мгновенно разрушено картинкой, представшей перед глазами путников. В песок были крепко вкопаны семь столбов с крестовинами. На них висели скелеты. Карстен Роде очень удивился, почему они рассыпались не полностью, а только частично. Но когда подошли поближе, ему стал понятен иезуитский замысел палачей — все крупные кости скелетов, начиная с черепов, были прибиты к дереву огромными коваными гвоздями. Скорее всего, сделали это, когда мученики еще были живы.
— Езус Мария! —ужаснулся Гедрус Шелига. — Это кто же так изощрялся? Проще повесить. Наверное, у палачей имелась уйма времени, вот они и «веселились».
— Не знаю, кто эти несчастные, — сказал Клаус Тоде. — Но неподалеку отсюда мы нашли брошенную стоянку с остатками большой палатки из парусины, прохудившийся котел, сломанную шпагу, сработанную в Толедо, судя по клейму мастера, старую аркебузу и несколько испанских монет.
— Испанцы... — Карстен Роде покачал головой. — Великие мастера помучить человека. Недаром наш бывший адмирал, Френсис Дрейк, точил на них зуб.
— Назовем это место Островом Семи Скелетов, — предложил Литвин.
— Можно и так, — согласился Голштинец. — Хочется верить, что мы сюда больше никогда не вернемся. Наш путь лежит в Карибское море. Судя по рассказам, что я слышал о нем, там — закрома, набитые золотом, откуда черпать не перечерпать. Найдется, куда приложить силы.
На этом «экскурсия» и закончилась. Все меткие стрелки пошли охотиться, а остальные продолжили подготовку к самому важному этапу в жизни «Русалки» — спуске на воду. Для этого был прокопан неглубокий канал длиной в добрую сотню шагов от корабля до самой воды, чтобы прилив гарантированно снял его с отмели. Когда наступило время прилива, все с большой тревогой взялись за канаты, чтобы помочь пинку. Многие молились.
Но все страхи оказались напрасными. Прилив был высоким. Он поднял «Русалку», как перышко. Матросы дружно натянули канаты, и вскоре пинк тихо покачивался на глубокой воде посреди бухты, а корабельный плотник и его помощники могли продолжить ремонтные работы.
Гедрус Шелига отправился вместе с охотниками. Он шел и удивлялся: как голландцы смогли здесь прожить почти два года? Место явно было не райским — никаких фруктовых деревьев, хотя красотой остров не обделен. Клаус Тоде, вызвавшийся быть проводником, рассказывал, как им приходилось есть все, что можно и что нельзя — пресноводных птиц, до которых смогли добраться, съедобные корни, цветы, морских моллюсков... Огромные черепашьи панцири и осколки яиц валялись на каждом шагу.
Охота сладилась. К концу второй недели пребывания на Острове Семи Скелетов запасы солонины в трюме значительно пополнились. По совету бывалого боцмана, козье мясо коптили и вялили. От этого его вкус стал просто превосходным.
Наконец в один из дней на «Русалке» подняли якорь, и судно вышло на океанский простор. Посвежевшие и набравшие вес голландцы, заменили поморов в управлении кораблем. Потомственные моряки сильно стосковались по парусам и свежему ветру, поэтому в эйфории лазали по вантам как обезьяны...
* * *Дон Эстебан де Айяла, капитан небольшого двухпалубного галеона «Консепсьон», был в отчаянии. Страшный шторм, длившийся почти пять дней, разбросал суда конвоя в разные стороны, и «Консепсьон» оказался посреди безбрежного океана один-одинешенек. Да ладно бы так, но беда, как известно, не приходит одна. Во-первых, во время бури смыло за борт опытного штурмана, а во-вторых, ураганный ветер порвал паруса, и теперь галеон еле полз на тех, что остались. Галеоны вообще считались тихоходами, ими трудно было управлять, и они не могли идти против ветра или в крутой бейдевинд[122]. Поэтому, пока парусных дел мастер не сошьет новый парус, «Консепсьон» и дальше будет плыть, словно старое корыто.
Единственной надеждой дона Эстебана де Айялы при встрече с вражеским кораблем были двадцать четыре орудия. Обычно после артиллерийской дуэли все заканчивалось сдачей полуразрушенного и обессиленного противника на милость испанцев еще до абордажа.
— Дон Эстебен! — В каюту капитана вошел вахтенный офицер «Консепсьона». — Нас догоняет какое-то судно.
— Не мудрено... — буркнул дон Эстебан де Айяла. — Наши трюмы забиты доверху, а мы плетемся как тельная корова. К тому же от грота[123] остались одни клочья. — Тут ему в голову пришла другая, более светлая мысль, и он с надеждой спросил: — Кто-то из наших?
