Виталий Гладкий - Подвеска пирата
— Капитан, — сказал он Карстену Роде, — мы уже почти добрались до нужного нам места. Но Мейном здесь и не пахнет. Нас обманули. К слову, припасы в трюмах «Русалки» подходят к концу, а значит, пинк скоро отправят на дно — как «Лебедя». И тогда мы с тобой станем серой матросской массой. Теперь уже ясно, что Дрейк отдаст предпочтение какому-нибудь тупому англичанину, нежели самому толковому иностранцу. И потом, для него важнее выслужиться перед королевой. Мы для него необходимый балласт, не более того. Но самое главное другое: он, как сумасшедший, лезет прямо в пасть дьяволу. Лично меня такая ситуация не устраивает.
— Меня тоже, — сказал Карстен Роде. — Я знаю, о чем ты думаешь. Мы вполне способны рейдировать и самостоятельно. А судно больших размеров и лучше вооруженное, чем пинк, мы добудем. Оно крайне нам нужно для успеха задуманного предприятия.
— Именно так! Нам нужно отрываться от эскадры сейчас. Лучшего момента не придумаешь. Шторм усиливается, и я уверен: он разбросает корабли на многие мили друг от друга. Так что с нас поневоле снимается подозрение в дезертирстве.
— Решено! — Карстен Роде накинул на плечи плащ из просмоленной парусины, потому что начался дождь, и вышел на мостик — он намеревался лично выбрать удобный момент, чтобы изменить курс.
Вскоре шторм показал себя во всей своей неистовой красе, и корабли эскадры скрылись в седой косматой мгле...
Глава 15. ВОССТАВШИЙ ИЗ МЕРТВЫХ
Когда завиднелось, остров предстал перед ними небольшим и аккуратным, как свежеиспеченный кулич, выброшенный на золотой песчаный берег. Он был гористым, покрытый густым лесом, но главное — на нем имелась отличная пресная вода. Чистый глубокий ручей впадал в океан почти рядом с тем местом на берегу, куда штормовая волна выбросила «Русалку» под утро.
Им здорово повезло: слева и справа громоздились скалы и рифы, и лишь какое-то чудо втолкнуло пинк в узкую бухточку и аккуратно поставило его на песок, словно для кренгования. Впрочем, этому «чуду» изрядно помогли поморы, привычные к страшным северным ураганам. Они провели «Русалку» среди скал и рифов так мастерски, что судно оставило всего лишь несколько досок обшивки на острых каменных выступах.
Едва начало светать и напуганные невиданным буйством стихии люди поняли, что на острове нет никаких чудовищ, а они спасены, — как тут же все начали истово молиться и бить поклоны, обнимая руками приветившую их землю. Что касается Карстена Роде и Шелиги, то они лишь вознесли своим небесным покровителям короткую молитву и поторопились приложиться к бутылке, чтобы снять огромное напряжение.
Океан по-прежнему штормил, но гораздо тише, и сквозь разрывы в черных тучах время от времени уже начало появляться солнце. У берега воздух был свеж и напоен неизвестными ароматами, а редкое птичье щебетанье показалось измученным вахтой людям ангельским пением.
— Где мы? — спросил Гедрус Шелига, допив остатки виски из своей кружки.
От выпивки он немного осоловел, но был, как всегда, настороже. Приятный во всех отношениях остров не чудился враждебным, и все равно какое-то чувство подсказывало пройдохе и интригану, что нужно быть готовым к любому повороту событий.
В ответ Карстен Роде беспомощно развел руками.
— Будем определяться, — сказал он и позвал Ондрюшку Вдовина. — Распорядись, чтобы кок приготовил что-нибудь поесть, а затем возьми десяток парней и обследуй остров, — приказал он своему помощнику. — Только хорошо вооружитесь! И смотрите в оба.
Литвин одобрительно кивнул. У Голштинца чутье на опасность не хуже, чем у него.
После завтрака Ондрюшка, Недан и еще несколько человек пошли вдоль берега, с опаской поглядывая на лесные заросли. Остальные начали ремонтировать повреждения, вызванные штормом, менять порванные паруса и, пользуясь удобным моментом, пока не начался прилив, очищать днище «Русалки» от ракушек. Карстен Роде приказал канонирам подготовить пушку, а всем остальным, занятым на работах, взять пистоли и сабли — на всякий непредвиденный случай.
Интуиция не подвела ни капитана, ни Шелигу. Прошло совсем немного времени с того момента, как Ондрюшка увел свою команду, когда раздался крик вахтенного и вдалеке показалась большая толпа оборванных и худых людей. Они бежали, размахивая руками и вопя дурными голосами, словно буйно помешанные. Поморы мгновенно рассредоточились и взяли неизвестных на прицел; приготовился и канонир встретить незваных гостей зарядом шрапнели. Но тут впереди толпы появился Ондрюшка Вдовин — похоже, он едва догнал их, потому что сильно запыхался, — и крикнул:
— Не стреляйте! Нет никакой опасности! Все нормально!
Неизвестные, добежав до поморов, начали тискать их в объятиях и что-то с жаром говорить, как определил Карстен Роде, по-голландски — похоже, благодарили. Вот только за что? Неожиданно от общей массы оборванцев отделился один человек и бросился к Голштинцу. Он подбежал к капитану и просипел (похоже, его покинул голос):
— Карстен, капитан, ты ли это?! Или я сплю на этом забытом Богом и людьми паскудном острове, и мне снится добрый сон?
— Клаус Тоде?! Как, откуда, почему?..
Наверное, провались этот остров в морскую пучину, и то ошеломленный Карстен Роде не испытал бы более сильного потрясения, нежели увидев боцмана «Веселой невесты». В мыслях он уже давно того похоронил. Тем более, что о незавидной судьбе Клауса Тоде ему рассказывал Морской Пес. А тому об этом поведал беглый каторжник шведской тюрьмы.
Но вот он, его добрый старый друг, живой и здоровый, только в лохмотьях и худой, как вяленая треска, которая пролежала в сушильне несколько лет.
Оказалось, это матросы с потерпевшей кораблекрушение голландской шнявы[121]. Часть команды во главе с капитаном и офицерами погибла, а остальные оказались на необитаемом острове, где за два года съели почти все, что только возможно, и со дня на день ожидали голодной смерти.
Вскоре на берегу запылали костры, забулькало аппетитно пахнущее варево, а Карстен Роде, Гедрус Шелига и Клаус Тоде уединились в капитанской каюте. Голштинцу не терпелось услышать рассказ боцмана о его приключениях, пока тот наслаждается добрым вином с сухариками, в предкушении сытного обеда.
* * *— ...Если бы не Фелиция, болтаться бы мне на виселице в Стокгольме, как тому кролику, с которого приготовились снять шкурку. Где ты, моя ласковая, моя добрая, живая ли? — Клаус Тоде смахнул рукой набежавшую слезу, макнул в кубок сухарь, пожевал его и продолжил: — Уж кто ей доложил, что мое дело труба, не знаю. Не успел толком расспросить. Мне даже неизвестно, как она нашла подход к тюремщикам. Фелиция взяла все деньги, что я привозил ей, и отдала тюремному стражнику. Он оказался человеком порядочным и честным — не обманул. А мог бы. Ночью меня вывели из тюрьмы, и уже к утру следующего дня я был в море. Фелиция приготовила мне новую одежду, дала на дорогу несколько монет, узелок с продуктами и договорилась с рыбаками, чтобы они переправили меня в Нидерланды. А на прощанье сначала крепко поцеловала, а потом сказала: «Катись отсюда подальше, чтоб тебя черти взяли!» Вот и пойми этих женщин...
